удобно пристраиваясь на сваленном дереве у дороги.
Было ясно, что Иван Иванович настроен посидеть, покурить и поболтать. И молодежь с удовольствием разместилась вокруг него. Никита Кириллович тоже опустился на траву. Он играл хлыстом, не отрывая от него глаз.
– Все осмотрел, – продолжал Иван Иванович, обращаясь к Маше. – Белый ключ, который, по вашему проекту, соединится с Зеленым ручьем, и болото. Комаров там – тучи! Прежде, бывало, кусают – не заметишь, а теперь чуть кольнет, так и кажется, что бактерию малярии пустил под кожу.
Игорь насторожился.
– Какой это ваш проект, Мария Владимировна? – спросил он. – Если не секрет, так расскажите.
– Интересно было бы узнать, – сказал Федя, и Маша почувствовала упрек в его голосе и взгляде, точно он хотел подчеркнуть, что не по-товарищески скрывать такие интересные вещи от него и от Игоря.
Маша посмотрела на Банщикова. Ее нерешительный взгляд спрашивал: «Можно сказать?» Но Никита Кириллович в упор смотрел на тонкий жгут хлыста, как змея изогнувшийся в траве причудливым кольцом.
– Автор этого проекта Никита Кириллович, – сказала Маша.
Федя не настаивал, но Игоря уже трудно было удержать. Он вскочил и горячо обратился к Банщикову, прося объяснить сущность проекта. Никита Кириллович засмеялся, отбросил хлыст и рассказал о новом водоеме.
– Блестящая идея! – воскликнул Игорь. Он стоял возбужденный, раскрасневшийся и смотрел на Никиту Кирилловича влюбленными глазами.
Никто, кроме Феди, не понял, почему так загорелся этот восторженный юноша, но Федя расхохотался.
– Сюжеты… проблемы… герои! – сквозь смех воскликнул он. – Никита Кириллович! Не откажите моему другу помочь вам в осуществлении этого проекта. Он ночи спать не будет, сам всю землю перекопает!
– Один не осилю, – с улыбкой сказал Игорь, – а все вместе поможем. – Он вопросительно посмотрел на Федю.
– Конечно, поможем, – отозвался Федя.
– Вот что, товарищи, – сказал Иван Иванович. – Мы с Никитой Кирилловичем так порешили. Весеннее половодье в этом году использовать не удалось. Значит, надо к будущей весне все подготовить. И подготовить сейчас. Людей у нас вроде и много, а на этакие просторы, – он показал рукой вдаль, – все равно не хватает: некого мне дать на эту работу. Попытаемся организовать воскресник. Инструмент в колхозе есть, машины, коней также мобилизуем. А людей надо организовать, тут уж добрая воля да сознательность…
Долго и обстоятельно они обсуждали, как организовать воскресник.
Мимо них с полей, белых от цветущего клевера, летели на пасеку пчелы, обремененные ношей, и, как цветы и трава, как воздух вокруг, несли с собой чуть уловимый запах клевера и меда. В воздухе стоял несмолкаемый звонкий гомон кузнечиков – жизнерадостный и зовущий.
И когда Лучинин и Банщиков ускакали, замер цокот копыт лошадей и развеялась пыль на дороге, Игорь восторженно воскликнул:
– Чудесный человек! А лицо какое! Красавец! Вы заметили, Мария Владимировна, какие глаза? Вот уж поистине бездонные… И горят, как звезды!
Маша покраснела. Она наклонилась и сорвала совсем не нужный ей цветок.
Заметила ли она? Да ей эти глаза день и ночь не дают покоя, так и стоят в ее воображении – золотые, глубокие.
Глава девятнадцатая
Игорь и Федя жили у Степана Петровича. Старый дом, построенный сто лет назад одним из семи братьев Кудреватых, с трех сторон окружала пасека. Это был сад из мелкорослых цветущих деревьев: яблони, черемухи, боярки. Между тонкими стволами, на полянках, засеянных белым и розовым клевером, стояли веселые разноцветные пчелиные домики с крышами, с маленькими круглыми отверстиями на восток.
Четверть века прожил Степан Петрович на пасеке со своею родственницей Натальей Родионовной. Теперь им перешло за шестьдесят лет, но оба были бодры и здоровы.
Степан Петрович целыми днями без устали возился на пасеке. Наталья Родионовна управляла небольшим хозяйством. Жили они дружно, но скучно. День походил на другой, месяц на месяц, и год повторял предыдущий.
Приезд гостей нарушил это однообразие. Старый дом сам словно помолодел, приободрился, принарядился свежими скатерками, занавесками, чистыми половиками.
Теперь на пасеке то и дело собиралась молодежь, слышны были смех и песни. Степан Петрович торопился управиться с делами, чтоб часок-другой посидеть на террасе с внуком и его товарищами, поговорить, поудивляться на те великие дела, которые творятся на родной стороне.
Любила и Наталья Родионовна посидеть с молодежью. Брала она вязанье, пряжу или штопку, садилась на стул в угол, между двумя кадками с многолетними фикусами, работала, слушала и часто вступала в разговор. Споро шла работа в ее сухих старческих руках. В сморщенных ушах блестели забытые с молодости круглые золотые серьги с небольшими голубыми камешками, такими тусклыми, постаревшими, как глаза их обладательницы. Лицо ее не сохранило почти никаких черт молодости, даже обильные рябинки после оспы, перенесенной в детстве, затерялись в глубоких морщинах, и их почти не было видно.
Разложит Федя на столе свои цветы и травы, вооружится лупой и пинцетом, придвинет свой стул поближе Наталья Родионовна, подойдет Степан Петрович, и оба часами смотрят, как любовно «колдует» внук над растениями.
– Ишь ведь, не думала, что столько делов с ними! – изредка вздохнет старушка, поглядывая на открытую книгу определителя с цветными картинками, на иголки с деревянными ручками и кипу продолговатых стекол.
Ежедневно повторялось одно и то же. Положит Федя цветок на стекло, возьмет в руки иголку и пинцет и показывает Наталье Родионовне:
– Вот это цветок правильный. Вот чашечка, видите, зеленая. Это венчик. Состоит он из лепестков.
Осторожно придерживая цветок иголкой, Федя пинцетом отрывал легкий, как крыло бабочки, лепесток.
– Эти лепестки несросшиеся, – значит, они свободные, а венчик свободнолепестковый.
– Ишь, свободнолепестковый! – усмехалась старушка. – Смотришь-то на цветы – ничего этого не знаешь. Красиво – и только.
– Вот тычинки. Сейчас подсчитаю, сколько их.
Федя брал лупу, приближал к правому глазу и, щуря левый глаз, низко склонялся над столом.
– Шесть. Вот посмотрите.
Федя подавал старушке лупу. Та долго разглядывала цветок, ахала и удивлялась. Затем лупа переходила в руки Степана Петровича.
Но не всегда работа над гербарием проходила мирно.
Однажды Федя явился домой с новыми экспонатами. Осторожно вытащив из бумажного пакета растение с шапками белых цветов и толстым корнем, он положил его на стол. Из другого пакета достал другое растение, тоже с белыми, почти такими же цветами.
– Дедушка! Бабушка! Идите сюда! – оживленно позвал стариков Федя.
Наталья Родионовна явилась сейчас же со стопкой тарелок и хлебом в руках. Она положила хлеб на край стола, поставила рядом тарелки и, обтерев руки пестрым передником, села на стул.
Не торопясь пришел Степан Петрович. Он взглянул на стол и сердито сказал:
– Чего болиголов на стол положил? Поганый ведь!
– Сотру! Смою! – засмеялся Федя. – Сегодня я занимаюсь ядовитыми растениями, – обратился он преимущественно к Наталье Родионовне. – Это болиголов. Все растение ядовитое.
– Оттого и болиголов, – вставил Степан Петрович, – что отравление с головокружения начинается.
– А это знаете, дедушка, что такое? – указал Федя на другое растение, с толстым корнем.
– Что-то не признаю, – ответил старик.
