из ромашек, сплетенном Стасей. Он посмотрел на Федю и заявил, что это укус пчелы и опухоль будет распространяться.
– Да это овод, а не пчела, – отмахнулся от него Новиков.
Но Чернилин обрадовался случаю и начал с азартом спорить.
«И надо же было именно тут укусить! – думал Федя, прикладывая к носу мокрый платок и посматривая на гору, туда, где в зелени мелькал красный сарафан Стаси. – Хоть бы она задержалась!»
– Больно? – осведомилась Елена.
– Конечно! А ты смеешься…
Федя залюбовался Стреловой.
– Русалка, – сказал он не без зависти.
Он изучил перед зеркалом свое лицо и считал себя много хуже, чем был на самом деле. Он не учитывал одного: природа не наградила его красотой, но зато щедро отпустила такие качества, как ум и способности к наукам. И это чувствовалось по его живым, проницательным глазам, по крутому умному лбу, по его манере говорить, по всему его облику.
Точно назло Феде, вскоре явилась Стася, шумная и веселая.
– А! Федя! – насмешливо сказала она. – Как же ты похорошел!
– Тебе явно на пользу деревенский воздух! – со смехом поддержала ее Вера. Она тоже украсила свою голову венком из белых ромашек и в руках держала букет.
Чернилин разостлал большой брезентовый плащ, и все уселись на него. Вскоре солнце прорвалось сквозь тучу и повисло на пылающем небе мохнатым шаром, касаясь горизонта.
– День будет ясным, но ветреным, – предсказал Федя.
– Почему, Федор Ильич? – настороженно, с явным желанием поспорить, спросил Чернилин.
– Потому что небо на западе чистое и красное, – ответил Федя.
– Это не признак, – с азартом возразил Чернилин.
Федя улегся прямо на траву, на спину, закинул за голову руки и примиряющим тоном сказал:
– Конечно, это не признак.
Чернилину пришлось замолчать. Он вздохнул с сожалением и улегся на траву рядом с Новиковым. Через минуту он уже вскочил и уселся на разостланный плащ около Веры.
– Анастасия Павловна, садись, – обратился он к Стасе, уступая ей край плаща.
Стася молча села, оглядываясь по сторонам. Одна она заметила отсутствие Сафронова.
Солнце опускалось ниже и ниже, и вскоре видно было только небольшой край его.
– Вечереет, – сказала Агриппина Федоровна и обратилась к Чернилину: – Боря, разведите костер.
Чернилин с готовностью вскочил и, довольный тем, что окончилось невыносимое для него безделье, энергично принялся хлопотать вокруг костра.
– Что-то машина задерживается, – продолжала Агриппина Федоровна, – может, и ночевать здесь придется.
– Ночевать! – радостно вскричала Елена. – Очень хорошо! Я буду спать вот на этом дереве, как первобытный человек! – И она поспешно подбежала к столетней развесистой сосне и, раскинув руки, обняла ее могучий ствол.
На крепких ветвях сосны действительно можно было удобно устроиться на ночь.
– Я у костра!
– Я тоже на дереве!
– Я на берегу! – зашумели ребята.
Всем очень понравилась мысль Агриппины Федоровны о ночевке в лесу.
Но только лишь успел Чернилин разжечь костер и проворные язычки пламени заплясали в трескучей сухой хвое, как послышался гул машины и из-за горы, в облаках пыли, весело вылетел новенький грузовичок.
Увидев костер, шофер затормозил, и машина остановилась. Из кабины выскочил высокий человек в брезентовом плаще, в коричневых сапогах и направился к костру.
Ребята, только что радовавшиеся возможности ночевать в лесу, теперь так же бурно обрадовались появлению машины и высокого человека, идущего прямо к ним. Все повскакали с мест и внимательно смотрели то на незнакомца, то на Агриппину Федоровну, которая быстро встала и с улыбкой на раскрасневшемся лице, заранее протягивая руку, шла навстречу незнакомцу.
– Агриппина Федоровна! Милая! – не доходя до нее, взволнованно заговорил приехавший. – Я услышал, что ты едешь в родные края и не удержался, решил сам встретить. Целых восемь лет не виделись, а?
Он на ходу снял фуражку, подошел к Фадеевой и обеими руками пожал ее протянутую руку, потом быстрым взглядом окинул подростков, с любопытством смотрящих на него во все глаза, и, не надевая фуражки, с улыбкой отрекомендовался:
– Григорий Максимович Цветаев, агроном и парторг колхоза «Искра». – И, снова поворачиваясь к Агриппине Федоровне и рассматривая ее, заговорил: – Не изменилась, ничуточки не изменилась, разве только постарше стала.
– Постарела! – засмеялась Агриппина Федоровна.
– Именно постарше! И так же все в цветнике! – Он показал рукой на мальчиков и девочек. – А у нас все по-новому, не узнаешь. Школа там же, только на вид совсем другая стала. Ну, да посмотришь сама. Поехали? – перебил он сам себя.
– Поехали! – ответила Фадеева и направилась к вещам.
Ребята с оживленными возгласами, толкая друг друга, кинулись за своими пожитками.
– Все в сборе? – поднимая с земли пальто, спросила Агриппина Федоровна.
– Все! – ответил Чернилин.
Стася беспокойно оглянулась и нерешительно сказала:
– Сафронова нет.
– Сафронова нет! – подхватил Новиков.
– Ну, покричите его. Одну минутку подожди, – обратилась она к Григорию Максимовичу.
– Сафронов! – крикнула Вера во весь голос.
– Геннадий Петрович! – протяжно закричал, точно заплакал, Чернилин.
И все засмеялись.
– Ген-ка-а! – повторил он, направляясь в гору.
– Вы с ним вместе ходили. Может быть, он заблудился? – спросила Стася Новикова.
Тот внимательно посмотрел на нее и, заметив ее беспокойство, сказал:
– Не волнуйся, Стася, в этом лесу дурак не заблудится. – Затем, повернувшись к Агриппине Федоровне, добавил насмешливо: – Генка сказал мне, что его посетила крылатая муза и он отправился писать стихи.
– Безобразие! – возмутилась Вера. – Мы же договорились никуда не уходить.
– Это похоже на Сафронова, – спокойно отозвалась Агриппина Федоровна. – Покричите, покричите его.
Видно было, что сейчас ее больше всего интересовал разговор с Григорием Максимовичем.
Они разговаривали с увлечением, смеялись, что-то вспоминая.
– Должно быть, Агриппина Федоровна жила раньше в «Искре», – сказала Елена на ухо Вере.
– Да, да, – качнула головой Вера, – и потому, наверное, она и выбрала для нашей поездки это место.
Все, кроме Григория Максимовича и Агриппины Федоровны, разбрелись по лесу в поисках Сафронова. Вскоре все собрались снова у потухшего уже костра, рассерженные и немного встревоженные. Одни высказывали предположение, что Сафронов заблудился, другие считали, что он отправился писать стихи, ушел слишком далеко и не слышит их голосов.
Время близилось к десяти. Смеркалось. Григорий Максимович предложил ехать. Агриппина Федоровна в недоумении развела руками:
– Нет у нас одного, не знаю, что и делать?
Цветаев взглянул на ручные часы:
– Как же быть? Мне нужно к одиннадцати в райком партии… ждать не могу. А завтра машина целый
