«Что касается двух других сект, то фарисеи отличались тем, что соблюдали закон строжайшим образом. Они первые составили особую секту. Их учение приписывает все богу и его провидению. По их мнению, человек может делать добро или зло, но при этом принимает участие и божественный промысел. Они думают также, что душа человека бессмертна и что души добрых входят в новые тела, а души злых подвергаются бесконечным мукам».
«Другую секту составляют саддукеи. Эти отрицают божественное предопределение и говорят, что бог не виновен, делает ли кто-нибудь добро или зло. Это зависит от человека, который по своей свободной воле может делать одно и не делать другого. Они отрицают также, что душа бессмертна и что после смерти нас ждет воздаяние по делам нашим».
«Фарисеи готовы всегда оказать помощь и стараются поэтому жить в мире с народом. Наоборот, саддукеи жестокосердны и относятся недружелюбно и к народу, и к чужеземцам». В этом изображении обе секты являются представителями различных религиозных воззрений. Но хотя иудейской историей до сих пор занимались почти исключительно теологи, для которых религия — все, а борьба классов — ничто, все же и они наконец пришли к заключению, что противоположность между саддукеями и фарисеями была, по своей сущности, не религиозной, а классовой, что это была противоположность, которую можно сравнить с существовавшей до Великой французской революции между дворянством и третьим сословием.
Саддукеи были представителями духовной аристократии, захватившей власть в иудейском государстве и пользовавшейся ею сначала под верховенством Персии, а затем и под верховенством преемников Александра Великого. Духовенство было полновластным хозяином в храме. С помощью храма оно господствовало в Иерусалиме, а через посредство последнего и над всем иудейством. В его руки попадали все налоги, притекавшие в храм. А их было немало. Правда, до вавилонского пленения доходы духовенства были скромны и нерегулярны. Но после плена они возросли до огромных размеров. Мы уже упоминали о налоге двойной драхмы (или полусикля, около 1,6 марки), который должен был ежегодно уплачиваться на поддержание храма каждым иудеем мужеского пола старше двух лет, был ли он богат или беден. Кроме того, в храм притекали многочисленные приношения. Какие огромные суммы получал храм, показывает следующий факт: Митридат однажды конфисковал на острове Кос 800 талантов, которые предназначались для храма.[45]
В защитительной речи, которую Цицерон держал в 59 г. до Р. X. в пользу Флакка, бывшего за два года перед тем наместником провинции Азии, он говорит: «Так как деньги иудеев из года в год отправляются из Италии и всех провинций в Иерусалим, то Флакк приказал, чтобы из провинции Азии (западная часть Малой Азии) не вывозились никакие деньги (в Иерусалим)». Цицерон дальше рассказывает, как Флакк конфисковал в различных местах деньги, собиравшиеся для храма, в одной Апамее— 100 фунтов золота.
Ко всему этому надо прибавить жертвоприношения. Во время оно жертвующие сами съедали жертву, а священник мог только принять участие в этом веселом торжестве. Со времени плена часть жертвователей уменьшается, а часть духовенства, напротив, возрастает. Из приношения на празднество, которое жертвователь съедал в веселом обществе, чтобы доставить удовольствие не только богу, но и себе самому, возникает натуральная подать, которую бог требует только для себя, т. е. для своих священников.
Сумма этих налогов постоянно возрастала. Не только жертвы из домашнего скота и съестных припасов шли все больше в пользу священников, к ним присоединялись также десятина от всех плодов и первенцы всех животных. Так, первенцы «чистых» животных, быков, овец, коз, т. е. таких, которых можно было есть, доставлялись в храм in natura. «Нечистые» животные, лошади, ослы, верблюды, выкупались за деньги. Точно так же и первенцы людей, < выкуп за которых составлял пять сиклей.
Недурное перечисление всего, что получало иудейское духовенство от народа и что позже еще больше возросло: треть сикля скоро повысилась до половины сикля — мы находим в книге Неемии (10:32 и ел.):
«И поставили мы (иудеи) себе в закон давать от себя по трети сикля в год на потребности для дома Бога нашего… И бросили мы жребии о доставке дров, священники, левиты и народ, когда которому поколению нашему в назначенные времена, из года в год, привозить их к дому Бога нашего, чтоб они горели на жертвеннике Господа Бога нашего, по написанному в законе. И обязались мы каждый год приносить в дом Господень начатки с земли нашей и начатки всяких плодов со всякого дерева; также… первенцев из сыновей наших и из скота нашего, как написано в законе, и первородное от крупного и мелкого скота нашего. И начатки из молотого хлеба нашего и приношений наших, и плодов со всякого дерева, вина и масла мы будем доставлять священникам в кладовые при доме Бога нашего и десятину с земли нашей левитам. Они, левиты, будут брать десятину во всех городах, где у нас земледелие. При левитах, когда они будут брать левитскую десятину, будет находиться священник, сын Аарона, чтобы левиты десятину из своих десятин отвозили в дом Бога нашего в комнаты, отделенные для кладовой, потому что в эти комнаты как сыны Израилевы, так и левиты должны доставлять приносимое в дар: хлеб, вино и масло. Там священные сосуды, и служащие священники, и привратники, и певцы. И мы не оставим дома Бога нашего».
Мы видим, что этот храм далеко не был похож на церковь. При нем были огромные притворы, где хранились массами различные продукты, но были также и хранилища для золота и серебра. Он поэтому был сильно укреплен и хорошо охранялся. Как и языческие храмы, он считался местом, где можно было в полной безопасности сохранять золото и серебро. Поэтому частные лица пользовались им для отдачи на хранение своих сокровищ. Разумеется, Яхве не выполнял даром эти функции депозитного банка.
Можно сказать с уверенностью, что богатства иерусалимского духовенства приняли колоссальные размеры. Марк Красе, союзник Цезаря, с которым мы уже имели случай познакомиться, воспользовался этим, когда он предпринял свой разбойничий поход против парфян. По дороге он забрал сокровища Иерусалимского храма. Когда Красе готовился в поход против парфян, он явился в Иудею и забрал все деньги из храма, которые не трогал Помпеи, — две тысячи талантов и все (нечеканенное) золото на сумму в восемь тысяч талантов. Наконец, он похитил слиток золота весом в триста мин, а мина весит у нас два с половиной фунта».
В общем это составляет около 50 миллионов марок. Несмотря на это, храм скоро был опять наполнен золотом. Количественно духовенство было ограничено узкими пределами, так как оно представляло родовую аристократию, в которой должности переходили по наследству. Согласно Иосифу Флавию, ссылающемуся на Гекатея (Против Апиона, 1,21), было «1500 иудейских священников, которые получали десятины и управляли общиной».
Но и в их среде мало-помалу образовалось деление на высшую и низшую аристократию. Некоторые семьи сумели прочно овладеть всей правительственной властью и разбогатеть таким образом, а богатство их еще больше увеличивало их влияние. Они образовали тесно сплоченную лигу, которая всегда избирала первосвященника из своей среды. При помощи наемников они укрепляли свою власть и защищали ее от других священников, которые старались свергнуть их.
Иосиф Флавий рассказывает следующее: «В это время царь Агриппа отдал звание первосвященника Измаилу, который был сыном Фаба. Но высшее духовенство начало борьбу со священниками и старейшинами народов в Иерусалиме. Они собрали вокруг себя всяких беспокойных и отчаянных людей и стали в их главе. Они часто вступали в споры друг с другом, ругались взаимно и бросали друг в друга каменьями. Никто не противился этому, все происходило так, как будто в городе не было никакого начальства. Высшее духовенство наконец дошло до такой дерзости, что не постыдилось послать служителей в амбары и забрать там десятину, следовавшую священникам, так что многие из последних вынуждены были голодать».
Дела приняли такой скверный оборот, правда, только тогда, когда иудейская община уже быстро приближалась к гибели.
Но уже с самого начала духовная аристократия возвысилась над народной массой и усвоила себе воззрения и обычаи, стоявшие в противоречии с воззрениями народа, главным образом иудейского населения Палестины. В особенности ярко это проявлялось во внешней политике. Мы видели уже, как
