Экономическое учение Карла Маркса

между отдельными общинами.

Мы не станем здесь исследовать, как обмен товаров в свою очередь воздействовал на способ производства внутри общин, пока, наконец, производство товаров не превратилось в производство независимых друг от друга частных производителей, владеющих средствами производства и продуктами своего труда на правах частной собственности. Здесь мы хотим лишь установить следующее: товарное производство есть общественная форма производства, оно немыслимо вне общественной связи, оно означает даже расширение общественного производства за пределы предшествовавшего ему коммунистического (в племени, общине или в патриархальной семье). Но общественный его характер теперь не выступает открыто наружу.

Представим себе гончара и земледельца сначала в качестве членов индийской коммунистической сельской общины, а затем в качестве двух товаропроизводителей. В первом случае оба они одинаково работают на общину. Один доставляет ей горшки, другой — земледельческие продукты. Первый получает при этом свою долю земледельческих продуктов, второй — горшков. Во втором случае каждый из них выполняет свою частную работу независимо от другого, но каждый работает (может быть, в той же мере, как и прежде) не только на себя, но и на других. Затем они обменивают свои продукты. Очень возможно, что один получит при этом столько же земледельческих продуктов, другой — столько же горшков, как и прежде. Как будто не произошло никакой существенной перемены, а на самом деле эти два процесса коренным образом отличаются друг от друга.

В первом случае каждый сразу видит, что силой, которая устанавливает взаимную связь между различными видами труда, которая заставляет работать одного на другого и даёт каждому соответствующую часть продуктов труда другого, — что этой силой является общество. Во втором случае каждый как будто работает лишь на себя, и способ, посредством которого один производитель приходит к обладанию продуктом другого, кажется вытекающим не из общественного характера их труда, а из особенности самого продукта. Кажется, будто не гончар и земледелец работают один для другого, вследствие чего труд каждого из них является необходимым для общества, а будто горшкам и земледельческим продуктам присущи какие-то мистические свойства, которые и обусловливают их обмен в известных количественных соотношениях. При господстве товарного производства отношения лиц между собой, обусловливаемые общественным характером труда, принимают вид отношений вещей, а именно продуктов производства.

Пока производство было непосредственно общественным, оно подчинялось руководству и управлению общества и взаимные отношения производителей были совершенно ясны. Но лишь только различные виды труда превратились в частные виды труда, существующие независимо один от другого, лишь только производство стало вследствие этого бесплановым, как и взаимные отношения производителей приняли вид отношений продуктов. С тех пор отношения между производителями перестали определяться самими производителями. Эти отношения стали развиваться независимо от воли людей. Общественные силы переросли людей и стали представляться наивному воззрению прошедших веков какими-то божественными силами, а позднейшим, более «просвещённым», векам — силами природы.

Естественным формам товаров приписываются теперь свойства, которые кажутся таинственными, покуда им не найдено объяснения во взаимных отношениях их производителей. Как идолопоклонник приписывает своему фетишу такие свойства, которые вовсе не заключены в действительной природе последнего, так и буржуазному экономисту товар представляется чувственной вещью, одарённой сверхчувственными свойствами. Маркс называет это «фетишизмом, который присущ продуктам труда, коль скоро они производятся как товары, и который, следовательно, неотделим от товарного производства» («Капитал», т. I, стр. 82).

Этот фетишистский характер товара — и равным образом, как мы увидим ниже, и капитала — был впервые открыт Марксом. Фетишизм затрудняет понимание отличительных свойств товара и даже делает невозможным это понимание, пока он не преодолён. Нельзя полностью понять стоимость товара, не отдавши себе отчёта в фетишистском характере товара. Параграф «Товарный фетишизм и его тайна» представляется нам вследствие этого одной из важнейших частей «Капитала», которой каждый читатель этой книги должен посвятить особенное внимание. А между тем как раз на эти страницы не обращают почти никакого внимания противники, а зачастую даже и приверженцы учения Маркса.

2. Стоимость

Раз мы выяснили себе фетишистский характер товаров, изучение самого товара представит уже сравнительно мало трудностей.

Назначение товара, как мы видели, состоит в том, чтобы быть обменённым. Но это возможно лишь в том случае, если товар удовлетворяет какой-нибудь — безразлично, действительной или мнимой — человеческой потребности. Никто не обменяет своего продукта на другой, если этот последний для него бесполезен. Таким образом, товар должен прежде всего быть полезным предметом, должен обладать потребительной стоимостью.

Потребительная стоимость определяется физическими свойствами товарного тела. Потребительные стоимости образуют вещественное содержание богатства, какова бы ни была его общественная форма. Потребительная стоимость не есть, стало быть, свойство, присущее только товарам. Есть потребительные стоимости, которые не являются товарами, — например, как мы видели выше, продукты коммунистической общины;[4] есть и такие потребительные стоимости, которые даже не являются продуктами труда, — например, плоды в первобытном лесу или вода в реке. Наоборот, нет товара, который не обладал бы потребительной стоимостью.

Когда потребительные стоимости становятся товарами, т. е. начинают обмениваться друг на друга, обмен этот всегда происходит в известном количественном соотношении. Отношение, в котором один товар обменивается на другой, называется его меновой стоимостью.

Это отношение может изменяться в зависимости от времени и места, но для данного времени и данного места оно является величиной определённой. Если мы обмениваем 20 аршин холста на 1 сюртук и одновременно 20 аршин холста на 40 фунтов кофе, то мы можем быть уверены, что и 1 сюртук, если понадобится, будет обменён на 40 фунтов кофе. Меновая стоимость сюртука имеет совершенно иной вид при обмене его на холст, чем при его обмене на кофе. Но как бы различно ни выглядела меновая стоимость товара, в основе её, в данное время и данном месте, всегда лежит одинаковое содержание.

Поясним это общественное явление подобным ему явлением из мира физического. Когда я говорю, что какое-нибудь тело весит 16 килограммов, или 40 фунтов, или один пуд, то я знаю, что в основе этих различных выражений лежит определённое содержание, определённая тяжесть тела. Точно так же и в основе различных выражений меновой стоимости товара лежит определённое содержание, которое мы называем стоимостью.

Тут мы подошли к важнейшей и основной категории политической экономии — категории, без понимания которой не может быть правильно понят и весь механизм господствующего способа производства.

Что образует стоимость товаров? — вот вопрос, на который мы должны дать ответ.

Возьмём два товара, например пшеницу и железо. Каково бы ни было отношение, в котором они обмениваются, его всегда можно представить в виде математического равенства, например: 1 гектолитр пшеницы = 2 центнерам железа. Между тем каждый школьник знает, что математические действия можно производить только над однородными величинами, например: от 10 яблок можно отнять 2 яблока, но не 2 ореха. Поэтому в железе и пшенице, как товарах, должно быть нечто общее, делающее сравнение их возможным: это и есть их стоимость.

Является ли это общее естественным свойством товаров? Как потребительные стоимости они