Индивид и социум на средневековом Западе

преимущественно на поверхностном слое событий, самоанализ Паулину чужд.

239

Завоевания Августина на поприще индивидуальной психологии при всей их уникальности вместе с тем могут быть поставлены и в более широкий контекст. Победы христианства были не только внешними, ибо обращение в новую веру неизбежно влекло за собой размышления о спасении души. Верующие сплошь и рядом равнодушны к проповеди, – писал сирийский поэт в начале VI века, – пока священник рассуждает о святости и других возвышенных материях; но когда он переходит к рассуждению о греховности человека и возможностях искупления грехов, здесь их внимание возбуждается, они разевают рты и хвалят проповедь – ведь все они так или иначе погрязли во грехах и озабочены своим спасением¹⁹. Нет ли оснований связать эти страхи и надежды с мыслью Августина о том, что наряду с безгрешными, с одной стороны, и обреченными на адские муки тяжкими грешниками – с другой, существуют «люди, не вполне дурные» (nоn valde mali) и «люди, не вполне добродетельные» (non valde boni)? Это те христиане, души коих отягощены «простительными грехами», такими, какие можно искупить добрыми делами и покаянием. Введение подобных промежуточных категорий между избранниками и отверженными, закрепленное впоследствии и другими церковными авторами (ср. рассуждения Цезария Гейстербахского, немецкого монаха XIII века, о mediocriter mali, «умеренно злых», и mediocriter boni, «умеренно добрых»), ориентировало верующего на анализ собственного нравственного и религиозного поведения. Именно эта промежуточная категория и была наиболее распространенной. Такого рода грешники составили контингент чистилища, идея которого постепенно вызревала в латинском христианстве. Питер Браун пишет в этой связи о том, что идея греха все более завладевала сознанием верующих («peccatisation du monde», от лат. «peccatum», «грех»), усиливая акцент на индивидуальной вине²⁰. Здесь подготавливалась психологическая почва, на которой в Средние века зарождается чувство совести. Конечно, лишь единицы были способны достигнуть столь интенсивного самоуглубления, какое мы видим в «Исповеди» Августина, но приобщение к новой религии вело к выработке иного типа человеческой личности, нежели тот, какой был характерен для Античности. Уход в отшельничество и монашество, готовность претерпеть мученичество за новообретенную веру – не симптомы ли это распространения новых умонастроений, открытия индивидом внутреннего пространства собственной души? (См. также Экскурс Г.)

Примечания

¹Le Bras G. La personne dans le droit classique de l'eglise // Problemes de la personne / Exposes… par I. Meyerson. Paris – La Haye, 1973. P. 193.

240

²Fuhrmann M. Persona, romischer Rollenbegriff // Identitat / Hrsg. von O.Marquard und K. Stierle. Munchen, 1979. S. 83-106; Михайлов A.B. Из истории характера // Человек и культура. М., 1990. С. 43-72.

⁵Vernanl J.-P. Aspects de la personne dans la religion grecque // Problemes de la personne. P. 23 sq.; ejusd. Mythe et pensee chez les Grecs. Etudes de psychologie historique. Paris, 1971.

⁴ P.L. T. 36. Col. 268.

⁵Courcelle P. Les «Confessions» de Saint Augustin dans la tradition litteraire. Antecedents et posterite. Paris, 1963.

⁶Brown P. Augustine of Hippo. Los Angeles, 1967. P. 159.

⁷ Ibid. P. 160-170.

⁸ lbid. P. 430.

⁹Freccero J. Autobiography and Narrative // Reconstructing Individualism: Autonomy, Individuality, and the Self in Western Thought / Ed. Th.C.Heller et al. Stanford, 1986. P. 21.

¹⁰Stock B. The Implications of Literacy. Princeton, 1983; ejusd. Augustine the Reader: Meditation, Self-Knowledge, and the Ethics of Interpretation. Cambridge, Mass., London, 1996.

¹¹ Столяров A.A. Аврелий Августин. Жизнь, учение и его судьбы // Аврелий Августин. Исповедь. М., 1991. С. 35.

¹² Э. Ауэрбах специально выделяет этот эпизод с Алипием в качестве образца психологического анализа в «Исповеди». См.: Ауэрбах Э. Мимесис. Изображение действительности в западноевропейской литературе. М., 1976. С. 84-87.

¹³Freccero J. Op. cit. P. 28.

¹⁴Stock В. Augustine the Reader.

¹⁵ Ibid. P. 2-3.

¹⁶ lbid. P. 272.

¹⁷ Текст исповеди: Berschin W. Ich Patricius… Die Autobiographie des Apostels der Iren // Die Iren und Europa im fruheren Mittelalter / Hrsg. von H.Lowe. Teilband I. Stuttgart, 1982. S. 9-25.

¹⁸Paulin de Petla. Poeme d'action de graces et priere / ed. et trad. Claude Moussy. Paris, 1974; см. русский перевод в кн.: Авсоний. Стихотворения / Изд. подготовил М.Л. Распаров («Литературные памятники»), М., 1993. С. 233- 248.

¹⁹Brown P. Vers la Naissance du Purgatoire. Amnistie et penitence dans le christianisme occidental de l'Antiquite tardive au Haut Moyen Age // Annales. Histoire, Sciences Sociales, 52^e Annee. № 6. 1997. P. 1247.

²⁰ lbid. P. 1260.

241

Автобиография : исповедь или апология?

Интерес к индивиду, вопреки все еще распространенному в историографии взгляду, согласно которому личное и неповторимое было всецело подчинено типическому и обшему, может быть прослежен на протяжении всей средневековой эпохи, начиная с самых ее истоков. Не возвращаясь вновь к Августину, «Исповедью» которого был задан недосягаемый образец самоанализа личности, обращенной к Богу и только в Нем обретающей самое себя, вспомним о таких сочинениях, как «Утешение