любопытных глаз, покосившаяся избушка притулилась под старой разлапистой елью. Старая гномица, сидевшая теплым осенним вечером у нагретой за день стены дома, неодобрительно покосилась на темную тень, скользнувшую в открытую дверь. Она, кряхтя, поднялась, и следом вошла в приятный холодок избушки.
Тонкие черты красивого нервного лица проступили в сумраке комнаты. Глаза темного существа лихорадочно горели. Гномица, уставившись сурово на него, молчала. Она не любила, когда такие посещали ее дом.
— Ты должна помочь мне…, — презрительно искривленные губы дрогнули.
Старуха, прищурившись, присмотрелась к нему острым взглядом из-под лохматых бровей. Усмешка пробежала по ее лицу.
— Что…непривычно? Ха, надо же…, — и опять замолкла.
Испугалась, он видел ее метнувшийся страх. И проговорил хрипло:
— Кто она такая? Как она, обычное человеческое существо, могла так меня…Меня?!
Гномица отвернулась, чтобы не видеть это наводящее ужас лицо, и, немного помолчав, нехотя, начала говорить:
— В мире нет хаоса, в мире есть равновесие, равновесие света и тьмы, добра и зла, хаоса и порядка… Когда зло усиливается, добро начинает возрастать вдвойне, подавляя тьму и возвращая весы мира к исходу… Ты властвовал безраздельно городом, пил его кровь, и поэтому появилась она… Я вижу ее через тебя, она заполнила тебя всего…
Угрюмое молчание ей было ответом. Испуганно оглянувшись, старая гномица увидела нависшее над собой злое лицо.
— Это…я…знаю…без…тебя, — раздельно чеканя слова, произнес он. — Как мне от этого избавиться?
— Странно, что тты меня спрашиваешь обб этом!!! — вскрикнула она, заикаясь.
— ААААА, — яростный вопль вырвался из его глотки, — Я не хочууу ее убивать, что — рада!!!???
Старуха смотрела на него, почти с сожалением, покачивая головой в ответ каким-то своим мыслям. Глядя вслед метнувшейся к выходу тени, она вздохнула:
— Ты все равно ее погубишь…если не уйдешь из города, она уже почувствовала твое вмешательство и готова поддаться ему…Ты ее влечешь…
Тень замерла на мгновение на пороге и исчезла…
Ночь. Он опять приближался к городу. Его огни были теперь ненавистны ему. Раньше в его существовании было все ясно и понятно, а теперь…приходилось думать о непривычных для себя вещах. Это его приводило в ярость, он бросался на всех подряд, вынуждая, а не ожидая зло. Он искал ее, не признаваясь себе в этом…Но ее не было в баре, дома, у подруг…Пустые улицы мелькали перед ним… Наконец, в старом придорожном кафе…в подсобке, куда он заглянул в поисках жертвы, он увидел ее… Здесь всегда он находил наркоманов, скрючившихся, сидя на корточках, вдоль стены…
Ярость полыхнула в нем белым огнем, — шприц коснулся ее руки…Впервые он не ждал этого с жадностью, а хотел любой ценой остановить…
Взорванный немыслимой силой шприц разлетелся на мелкие куски, которые полетели ей в лицо… Ее взгляд неожиданно и беспомощно посмотрел прямо на него. Он медленно остывал, этот взгляд привел его в замешательство, заставив вздрогнуть.
Не ведая, что творит, он поднял ее на руки, и взмыл с нею в небо.
'Я люблю тебя' — ее мысль коснулась его сознания.
'Я люблю тебя'- повторил он, словно пробуя эти слова на вкус.
'Я не могу без тебя' — опять теплая волна прикоснулась к нему в холодном небе.
'Я не могу без тебя' — опять повторил он.
Неожиданно для себя он ринулся вниз, бережно прижимая к себе свою ношу, и возвращаясь в город. Ее дом…, окна светились, ее давно ждали. Осторожно коснувшись мокрого асфальта, — был дождь, а никто из них двоих и не заметил… Он отошел от нее в темноту… Она стояла одна, обхватив себя руками, и вглядываясь в ночь.
Но никого больше около нее не было. Только тихий шепот долетел до нее:
— Я не могу быть с тобой…
В ночи над городом долго парила темная птица, кружа в своем непонятном танце. Лишь под утро пронзительный крик разорвал светлеющее небо, будто прощаясь с кем-то…
— Я ухожу, — кричало городу темное существо, улетая прочь навсегда.
Я и ты
Остановите мир, я сойду.
Я открываю глаза. День. Никакой. Обычный, тянущийся хвостом вслед за другим таким же днем, не отмеченным ничем. Ты. Рядом. Открываешь глаза. Острые иглы-шипы потянулись от тебя ко мне. Больно. Осадок вчерашней ссоры подкатил к мозгу и стер с лица улыбку. Встаю. Плохое начало. Потому что все теряет свое значение. Мой кубический дом сегодня серого цвета. Треугольная кошка следит за мной из-за угла. А ты скрываешься в черной дыре ванной, продолжая греметь иглами.
Завтрак… Становится процедурой промывания мозгов… Тонкая бумага хлеба с чем-то из банки вязнет на зубах скрипящей необходимостью. Все мои иглы увешаны твоим мнением обо мне… Плевать… Я тоже успел поделиться…
Выхожу на улицу. Серые коробки зданий, черная дорога, те, кто спешат по ней, похожи на людей… Иду… Картонное дерево теряет бумажные листья… Должно быть красиво… Вчера…
Остановка… Двое разговаривают… Нет… У каждого из них в руках банка с дегтем, они в нее макают кисти и с улыбкой мажут дегтем прохожих. А прохожим это почему-то не нравится… Странные прохожие… Я закрываю глаза, — все дикобразы… Прохожие, люди, стоявшие на остановке, я сам — все увешаны длинными, острыми иглами, просто прячем их до поры, а иглы гремят под нашей шкурой… Кто по привычке, кто по необходимости, кто из скромности, а есть такие, которые считают, что это некрасиво… Стадо дикобразов, которым не жить порознь, но и вместе больно…
Открываю глаза… Черно-белый кубический мир окружает меня… Нет эмоций, зла, агрессивности, лишь черно- серая краска радужными пятнами ползет по лоснящимся бокам равнодушных фигур… Люди-кубы двигаются вокруг, стоят по-прежнему рядом, но я вижу лишь их отточенные блестящие грани… Этот мир успокаивает вздернутые на дыбу нервы… Втягиваю жадно холодный воздух… Так легче… Легче оставаться человеком…
Плотно толкаемся на остановке… Надо ждать… Раздражение давит… Кто-то за спиной медленно произносит:
— … цепочка зла должна на мне прерваться…
Слова стукнули больно… Оборачиваюсь… Никого… одни кубы, холодная геометрия, успокаивающий мир четких линий, ясных понятий, где любая фальшь сразу бросается в глаза… Жаль… Кого-то здесь я не рассмотрел, здесь рядом был человек…
А слова, зацепившись, повисли на моих иглах, притупляя их остроту. Стало холодно…
Автобус пришел… Поехали… Закрываю себя на ключ… Чтобы никто не нарушил мое пространство… И все закрыты… А фраза бродит во мне, ища выход…
…Цепочка зла… должна на мне прерваться…
Влившись в серую призму здания, вместе с множеством таких же закрытых на ключ и не закрытых, гремящих иглами, я монотонно отмерил день от утра и до вечера, подчиняя свое настоящее изнуряющей
