— В нем дерьмо. Четыре наркомана из ЭС-ноль-три-шесть на том свете, а еще семь, насколько я слышал, в реанимации.
Тадеуш наморщил лоб. Восточный Кройцберг, который местные привыкли называть номером гэдээровского почтового кода, был сердцем молодежной культуры города. Бары, клубы, живая музыка — жизнь на Ораниенштрассе била ключом до самого утра, причем каждую ночь. Этот же район стал прибежищем для многих турок, однако на единицу площади тут было больше продавцов наркотиков, чем турецкой еды.
— Дарко, с каких это пор тебя волнуют мертвые наркоманы?
Кразич нетерпеливо передернул плечами:
— Плевал я на них. Завтра еще четверо займут их места. Понимаешь, никто не обратит внимания на одного мертвого наркомана. Но даже копам приходится отрывать задницы от стульев, когда их четверо, и не исключено, что они не последние.
— Почему ты думаешь, что это наш продукт? Мы ведь не единственные поставщики.
— Провел небольшое расследование. Все покойники получили товар по нашей цепочке. Дело дрянь.
— Раньше всякое случалось, — спокойно возразил Тадеуш. — Что же теперь такого особенного?
Кразич нетерпеливо фыркнул:
— Товар пришел необычным путем. Помнишь? Ты сам отдал его Камалю.
Тадеуш нахмурился. Опять сжалось сердце. Как он ни перестраховывался, кажется, неприятности все же настигли его.
— Камаль далек от уличных пушеров, — заметил он.
— Не так уж и далек, — огрызнулся Кразич. — Раньше между тобой и Камалем было несколько звеньев цепочки. Он никогда не мог сказать: «Тадеуш Радецкий лично снабжает меня героином». Нам неизвестно, насколько осведомлены копы. Возможно, они в паре шагов от него. Если он окажется перед выбором — сдать тебя или самому отмотать по полной, он наверняка тебя заложит.
Теперь Тадеуш слушал внимательно.
— Камаль казался мне надежным партнером.
— Если предложить правильную цену, никто не устоит.
Тадеуш повернулся и пристально вгляделся холодными глазами в Кразича:
— И ты, Дарко?
— Тадзио, я надежен, потому что моя цена никому не по карману, — отозвался Кразич, похлопав огромной ручищей по колену босса.
— Итак, что ты предлагаешь?
Тадеуш немного отстранился, подсознательно создавая дистанцию, которая и без того существовала между ними.
Кразич устремил взгляд в окно:
— Можно устранить Камаля.
Два месяца назад Тадеуш просто кивнул бы и сказал бы что-нибудь вроде: «Делай как знаешь». Но два месяца назад Катерина была еще жива. И он иначе относился к потерям. Не то чтобы его очень волновало, что Камаль может быть так же дорог кому-то, как Катерина была дорога ему; он отлично знал Камаля, знал о его продажности, о его «поигрывании мускулами», о его драматических попытках придать себе вид человека, с которым следует считаться. Однако, испытав сердечную боль из-за неожиданной смерти Катерины, Тадеуш открыл в себе умение поставить себя на место другого человека. Мысль о том, что Камаля могут убить ради его благополучия, внушала ему беспокойство. Но вместе с тем Тадеуш Радецкий ни в коем случае не должен был хотя бы намеком выдать то, что Кразич сочтет за слабость. Глупо было бы раскрыться перед таким человеком, как Кразич, как бы тот ни был ему предан. Все это мгновенно пронеслось в голове Тадеуша.
— Давай подождем и поглядим, — сказал он. — Если мы избавимся от Камаля прямо сейчас, то привлечем к себе внимание полицейских. Вот увидим, что они к нему приближаются… тогда, Дарко, ты знаешь, что делать.
Кразич удовлетворенно кивнул:
— Я займусь этим делом. Позвоню кое-кому.
Машина проехала дворец Шарлоттенбург и свернула на тихую улочку, на которой жил Тадеуш.
— Поговорим утром, — сказал он, открыв дверцу и твердо, но тихо закрывая ее за собой. И, не оглядываясь, зашагал к подъезду.
Хотя снаружи тоже было серо и пасмурно, Кэрол все равно не сразу освоилась в сумеречном в пабе на пристани, где Тони назначил ей встречу. Тем не менее она с удовольствием отметила, что в глубине зала оркестр тихо играет кантри. Бармен оторвал взгляд от газеты и одарил Кэрол короткой улыбкой. Она огляделась, обратила внимание на свисавшие с потолка рыбачьи сети, на яркие поплавки, потускневшие от сигаретного дыма. На обшитых деревом стенах было много акварелей с видами рыбачьих бухт Ист-Ньюка. Кроме нее в зале находились еще два старика, полностью поглощенные игрой в домино. Тони видно не было.
— Что желаете? — спросил бармен.
— Вы можете сварить кофе?
— Будет сделано.
Он повернулся к электрочайнику, сиротливо примостившемуся среди экзотических ликеров и аперитивов под полкой с более крепкими напитками, и включил его.
За спиной Кэрол открылась дверь. Когда Кэрол повернула голову, у нее сжалось сердце.
— Привет, — сказала она.
Тони шел к стойке, медленно раздвигая губы в улыбке.
— Извини за опоздание. Все звонки, звонки…
После секундного колебания Кэрол повернулась к нему, и, когда они обнялись, пальцы Кэрол ощутили знакомое прикосновение к поношенному твидовому пиджаку. Тони был выше ее на пару дюймов, и при своем росте она чувствовала себя рядом с ним прекрасно.
— Приятно вновь увидеться, — тихонько проговорил он, и она ощутила его дыхание на своей щеке.
Потом они внимательно оглядели друг друга. У него начали серебриться виски. Стали заметнее морщинки вокруг темно-синих глаз. Зато демонов во взгляде вроде бы не видать. Тони явно поздоровел со времени их последней встречи. Он не потолстел, был таким же худым и жилистым, как прежде, но его объятие показалось ей более уверенным, и он нарастил мускулы.
— Выглядишь хорошо, — сказала Кэрол.
— Морской воздух. Ну а ты — ты здорово похорошела. Иначе постриглась?
Она пожала плечами:
— У меня другой парикмахер. Не более того. Наверно, сейчас прическа стала, ну, определеннее, что ли.
«Не могу поверить, — думала изумленная Кэрол, — что говорю о прическе. Два года мы не виделись и теперь беседуем так, словно были всего лишь случайными знакомыми».
— Выглядит отлично.
— Что желаете? — прервал их бармен, ставя перед Кэрол чашку. — Молоко и сахар в конце стойки, — добавил он.
— Пинту пива за восемьдесят шиллингов, — сказал Тони и полез за бумажником. — Я плачу.
Кэрол взяла свой кофе и огляделась.
— Где сядем? — спросила она.
— Вон за тот столик в дальнем углу около окна.
Тони заплатил и тоже направился в угол, где высокие спинки стульев отделяли их от остального зала.
Кэрол долго и сосредоточенно помешивала кофе, сознавая, что он, с присущей ему холодной объективностью, заметит неестественность ее поведения. Но потом, оторвав взгляд от чашки, с удивлением
