— Счастливой рыбной ловли. Поговорим позже.
Тони положил трубку и подошел к окну.
Доктор Вертхеймер была права. Такую обстановочку не пропишешь человеку со склонностью к депрессии, подумал Тони и представил, каково было тут, за высокими стенами, несчастным детям, которых ждали смерть или пытки. Наверное, среди них были умственно неполноценные, и они не осознавали, где находятся и что у них впереди. Но другие, попавшие сюда из-за предполагаемого антисоциального поведения или мелких физических недостатков, страдали невыносимо. Оторвать от родителей, бросить сюда значило травмировать даже самых уравновешенных детей. А если они уже были как-то травмированы, то это сразу становилось катастрофой.
Его размышления прервала доктор Вертхеймер.
— Материалы для вас сейчас печатаются, — сказала она. — Это списки с именами и адресами, а во многих случаях есть и короткое описание так называемого лечения, которому подвергались дети.
— Поразительно, что они сохранились.
Она пожала плечами:
— Да нет. Им в голову не приходило, что настанет время, когда их призовут к ответу. Идея падения Третьего рейха казалась абсолютно нереальной тем, кто был частью системы. Когда же они осознали, что пришел конец, то им некогда было думать о чем-то, кроме собственного выживания. А вскоре стало ясно, что виноватых слишком много, так что наказание понесла лишь самая верхушка. Мы начали создавать архив в первой половине восьмидесятых годов, а после объединения Германии смогли проследить судьбы многих стариков и на Востоке. Я рада, что так получилось. Мы не должны забывать, что творилось когда-то.
— А что сталось с этими детьми? — спросил Тони.
У доктора Вертхеймер сразу потускнели глаза.
— С теми, кто выжил?.. Они были вроде лабораторных крыс. Многих держали тут, в так называемых спальнях. Служащие называли этот подвал подводной лодкой. Нет естественного света, нет дня и ночи. Они экспериментировали, отказывая детям в сне, меняя продолжительность сна и бодрствования. Давали детям поспать три часа, а потом будили их и говорили: «Уже утро. Пора завтракать». Через два часа устраивали обед, еще через два часа — ужин. Потом объявляли, что наступила ночь и пора выключать свет. Или, наоборот, растягивали дневную часть суток.
— И это называлось научными исследованиями? — спросил Тони, не в силах сдержать отвращение. Его всегда мучил вопрос, как люди его профессии могли нарушить данную ими клятву всегда оказывать помощь тем, кто им доверился. В этом деле серийного убийцы было что-то глубоко личное, словно восставали из прошлого кошмары, творцами которых были мужчины и женщины, в какой-то момент поверившие в терапевтический эффект своей работы. То, что они с такой легкостью предали идеал, вызывало ужас, потому что свидетельствовало об эфемерности цивилизационных ценностей.
— Да, называлось исследованиями, — печально подтвердила доктор Вертхеймер. — Считалось, что это снабдит генералов знаниями о пределах возможностей их солдат. Конечно же, практических результатов все это не дало. Было просто издевательство над слабыми. Врачи потакали собственным причудам, проверяли собственные представления о разрушении личности. У нас тут была водяная пыточная камера, где проводились невыразимо жестокие эксперименты как над плотью, так и над душой.
— Пытки водой? — заинтересовался Тони.
— Не только у нас такое было. В тюрьме Хоэншёнхаузен тоже пытали водой, но взрослых людей. Здесь же опыты ставились на детях, именно опыты, потому что не было речи о наказании или допросе.
— Они насильно вливали воду в горло? — спросил Тони.
Доктор Вертхеймер хмуро смотрела в пол:
— Да. Проводили несколько серий экспериментов, чтобы проверить физическую сопротивляемость. Конечно, многие дети не выдерживали и умирали. Надо ведь совсем немного воды, чтобы умертвить ребенка, если лить воду в дыхательное горло. — Она покачала головой, словно отгоняя страшные видения. — Проводились тут и психологические эксперименты с водой. Я не знаю подробностей, но они есть в документах.
— Вы можете их найти для меня?
— Боюсь, что не сегодня, но я попрошу кого-нибудь из сотрудников. — Прежде чем Тони успел ответить, пришел факс. Доктор Вертхеймер пересекла комнату и прочитала его. — Похоже, ваша коллега добилась своего, — сказала она. — Чтобы распечатать все, потребуется время. Не хотите пока осмотреть замок?
Тони отрицательно покачал головой:
— Сейчас мне не до туристских впечатлений.
Доктор Вертхеймер кивнула:
— Я понимаю. В главном дворе у нас кафетерий. Может быть, подождете там, пока все сделают?
Спустя три часа Тони ехал обратно, и рядом на сиденье лежал пухлый конверт, в котором были копии документов. Ему не очень хотелось читать их. Однако, если немного повезет, они могли чуть-чуть приблизить его к убийце.
Ветер трепал волосы Кэрол и очищал ее легкие от затхлого городского воздуха. Ей было легко представить, с какой готовностью Кэролин Джексон отдалась бы весенним солнечным днем удовольствию быстрой езды на БМВ с открытым верхом. А какой женщине это не понравится? Кэрол наслаждалась быстрой ездой по автобану, какой не могла бы позволить себе в Британии, однако в ее наслаждении не было полной искренности. Кэрол перевоплотилась в Кэролин, однако ей было известно, кто кого контролирует.
Тадеуш позвонил ей в половине одиннадцатого и дал немногословное указание одеться тепло, но не броско, таинственно отказавшись назвать причины этого. Когда же она вышла и увидела его за рулем черного автомобиля с открытым верхом, то заметила, каким взглядом он окинул ее тонкий пиджак поверх свитера и как поджал губы.
— Этого я и боялся, — сказал он, выйдя из автомобиля и открывая багажник, чтобы вынуть оттуда тяжелую летную куртку на овчине. — Думаю, подойдет.
Кэрол весело подхватила ее. Куртка была не новая. Об этом говорили сгибы на локтях. Сняв пиджак, она сунула руки в рукава. Тадеуш оказался прав. Она пришлась ей впору, словно была из ее собственного гардероба. Кэрол учуяла еще не выветрившийся запах крепких духов, какими она никогда не пользовалась, и поглядела на Тадеуша с кривой усмешкой.
— Это Катерины? — спросила она.
— Ты не возражаешь? — с тревогой отозвался он.
— Если ты не возражаешь.
Кэрол скрыла замешательство под улыбкой. Было что-то неприятное, лишающее сил в необходимости носить вещи Катерины. Кэрол показалось, что где-то в глубине души Радецкого стали размываться границы в восприятии двух женщин. А это было знаком реальной опасности.
Тадеуш отрицательно покачал головой и открыл дверцу со стороны пассажирского кресла.
— Я избавился от большей части ее вещей, но пару, в которых любил ее видеть, сохранил. Мне не хотелось, чтобы ты замерзла, и показалось менее бесцеремонным предложить тебе эту куртку, чем идти и покупать тебе что-то.
Кэрол поднялась на цыпочки и поцеловала его в щеку:
— Спасибо за заботу. Но, Тадзио, ты не должен брать на себя ответственность за меня. Я уже давно взрослая, и у меня есть платиновая карточка. Не надо предвосхищать мои потребности. Я привыкла сама с ними справляться.
Нежную отповедь Тадеуш воспринял с пониманием.
— Не сомневаюсь, — сказал он, усаживая Кэрол в автомобиль. — Но иногда, Кэролин, надо позволять себе маленькие слабости.
Он подмигнул ей и отправился на свое место.
— Ну и куда же мы едем? — спросила Кэрол, когда они свернули налево и направились к кольцевой дороге.
— Ты сказала, что хочешь посмотреть, как работает мой бизнес, — напомнил ей Тадеуш. — Вчера ты
