загруженной баржей. Это была не слишком хорошая цель, но при отсутствии другой капитан решил атаковать ее, чтобы поддержать боевой дух. Планировалось выпустить две торпеды.
Приказ начать атаку заставил мое сердце биться быстрее. Но внешне спокойно я подошел к своей машине, включил ее и приготовился вводить исходные данные в точном соответствии с тем, как меня учили. Игра началась.
- Поднять перископ! Пеленг... Дистанция... Я нахожусь от цели справа по носу... Курсовой 10 градусов...
Данные о пеленге и дистанции сообщал старшина, стоявший за спиной капитана. Я должен был ввести исходные данные в машину и получить от нее ответ, который поможет капитану выйти на атакующую позицию и нажать кнопку, чтобы выпустить торпеду, в нужный момент.
Некоторые из полученных мной цифр передавались Джоку, который наносил их на карту. Перед ним стояла задача первостепенной важности - оценить скорость противника.
Атака развивалась медленно. Если верить нашим расчетам, вражеские суда двигались со скоростью 6-8 узлов. Согласно моим вычислениям, момент атаки приближался. Теперь я должен был получить от машины угол наведения. Иными словами, торпеда должна выйти в тот момент и под таким углом, чтобы, учитывая скорости и направления движения цели и самой торпеды, они обязательно встретились. К счастью, это была несложная атака, и, когда капитан спросил: 'Угол наведения?' - 'Пять, красный, сэр', - с готовностью ответил я.
(Следует отметить, что пеленги и углы атаки 'привязываются' к борту: красный - левый, зеленый - правый.)
- Первую и вторую трубу к выстрелу! Поднять перископ! Убрать перископ! Поднять перископ! Пять, красный! Приготовиться! Первая пошла, вторая пошла... Убрать перископ!
Когда из носовых труб вышли торпеды, я почувствовал увеличение давления на барабанные перепонки. Лодка содрогнулась, словно внезапно налетела на что-то очень большое и мягкое. В напряженном молчании мы ждали взрывов, мысленно представляя, как торпеды на скорости сорок узлов направляются к жертве. А тем временем лодка отвернула вправо и капитан несколько раз взглянул в перископ. Секунды казались часами.
Увы, взрывов не последовало.
- Извините, парни, боюсь, мы промазали, - сказал явно раздосадованный капитан.
Мы были так разочарованы, что об этом даже не хочется писать. К тому же теперь следовало ожидать ответного удара. В очередной раз приникнув к окулярам перископа, капитан увидел, что оба минных тральщика изменили курс и идут к нам. Очевидно, они заметили следы торпед в воде, и это им не понравилось.
- Погружаемся на 100 футов, номер один. Приготовиться к бомбежке. Соблюдать полную тишину в отсеках.
Стрелка глубиномера вздрогнула и поползла по шкале: 40 футов, 50, 90... Здесь операторы горизонтальных рулей уменьшили угол погружения и на глубине 100 футов выровняли лодку. Мы снова ждали взрывов, но теперь с несколько другим чувством.
Акустик сообщил, что слышит шум винтов за кормой, и почти сразу лодка резко вздрогнула, как от удара гигантского молотка; послышался пугающий громкий реверберирующий звук, который, по моему мнению, должен был разнестись по океанским просторам всей нашей планеты. К моему немалому удивлению, освещение даже не мигнуло.
- Не слишком близко, - заметил капитан.
И это называется не близко?! Он еще не успел договорить, как лодку потряс еще один удар, сопровождавшийся грохотом, потревожившим обитателей морского дна на много миль вокруг. Но у нас не было никаких повреждений.
- Слабый контакт, 160 градусов, красный, - доложил акустик. - Ведет поиск гидролокаторами.
- Кажется, я слышу его гидролокатор, - сказал капитан.
Прислушавшись, я тоже уловил слабый звук, словно снаружи кто-то постукивал по корпусу лодки. Почему-то мне пришло в голову, что так же постукивала палка Пью из 'Острова сокровищ' по дорожке. Было такое чувство, что ты заперт в темной комнате, а рядом находится слепой маньяк, который ищет тебя, протягивая свои скрюченные пальцы. Возможно, враг уже услышал наше эхо и теперь приближается, чтобы убить.
Однако взрывов больше не было, и мое боевое крещение прошло достаточно легко. Еще час мы провели в напряженном ожидании, но ничего не произошло. Волны гидролокаторов больше не ударяли по корпусу лодки, акустик доложил, что шум винтов быстро удаляется. В конце концов капитан принял решение всплыть на перископную глубину и посмотреть, что происходит наверху. С большим облегчением мы услышали, что вражеские корабли находятся далеко за кормой и, судя по всему, уходят.
До окончания похода мы их больше не видели. А через три дня мы получили приказ возвращаться на базу. Нас предупредили, что на обратном пути мы можем встретить 'Н-49', которая пойдет нам на смену, но мы никого не увидели. При возвращении домой нам довелось еще раз встретиться с врагом. Мы подходили к побережью Суффолка, когда неожиданно над нашими головами из низко плывущих облаков вынырнул немецкий истребитель. Я скомандовал срочное погружение, впередсмотрящие быстро скатились вниз по трапу, но стало ясно, что немец нас заметил. Самолет сделал разворот и пошел прямо на нас. Я уже закрывал крышку люка, когда по палубе застучали пули: немец открыл огонь из пулеметов. Я задраил люк и так торопился в пост управления, что не удержался на трапе и мешком шлепнулся на пол, изрядно поцарапавшись. Пулеметные очереди не могут повредить прочный корпус лодки, поэтому мы выждали некоторое время и продолжили путь домой.
В условиях плохой видимости нам потребовалось некоторое время, чтобы обнаружить ожидающий нас корабль сопровождения. Мы благополучно прибыли в Харвик, получив возможность вдоволь помокнуть в горячей ванне, отведать свежей пищи и насладиться приятным чувством того, что мы благополучно вернулись из своего первого боевого похода и приобрели серьезный опыт. Половина команды получила краткосрочные отпуска. Я был в числе счастливчиков. Съездив на четыре дня в Лондон, я вернулся в Харвик и начал готовиться к следующему походу.
Мы должны были выйти в море на следующий день после возвращения 'Н-49'. В день, когда ожидался подход 'Н-49', я пришел в штаб за таблицами опознавательных сигналов. В комнате, кроме меня, находился штабной офицер, который вел себя как-то странно. Несколько раз я пытался с ним заговорить, но получал невразумительные ответы и понял, что произошло нечто серьезное. Судя по его внешнему виду, предыдущую ночь он даже не ложился спать. Я невинно поинтересовался, когда ожидается подход 'Н-49'. После продолжительной паузы он вздохнул и, не глядя мне в глаза, пробормотал, что 'Н-49' не пришла в точку встречи с сопровождающим кораблем и не отвечает на вызовы по радио. Конечно, нельзя исключить возможность того, что лодка получила повреждения и ее радиоаппаратура вышла из строя, но... В завершение он сказал, что надежда еще есть, и предупредил, чтобы я до поры до времени не болтал.
К вечеру стало ясно, что случилось непоправимое. Всем служащим базы и подводникам с 'Н-28' было приказано собраться в помещении одной из береговых служб. К нам обратился капитан Филлипс, кавалер ордена 'За боевые заслуги'. Этот кадровый моряк отличился еще в 1939 году, когда, будучи командиром субмарины 'Урсула', потопил крейсер класса 'Кельн', прорвав охранение из шести эсминцев. А было это на мелководье в районе эстуария[6] Эльбы. Капитан Филлипс сказал, что субмарина 'Н-49' пропала без вести и считается погибшей. Эта информация из уст человека, недавно активно действовавшего и покрывшего себя славой в тех же водах, звучала особенно значительно. Еще он попросил не упоминать о гибели лодки за пределами базы и сказал, что сам сообщит печальную новость семьям подводников, живущим в Харвике и окрестностях. Затем капитан, к всеобщему удивлению, сообщил, что выход в море 'Н-28' откладывается на неопределенное время, поскольку ожидается получение приказа из адмиралтейства, который решит нашу судьбу. В заключение он поблагодарил нас за службу и предложил разойтись. Мне было искренне жаль этого большого и мужественного человека. Теперь перед ним стояла тяжелая и неблагодарная задача. К тому же командир 'Н-49' был его близким другом.
Мы с Джеком отправились на прогулку. Нам обоим было холодно и страшно. Мысли о Дердене, с которым мы вместе учились, не давали нам покоя. Теперь он был от нас так далеко, что об этом не хотелось даже думать. Я вспомнил его усталую улыбку, которой он нас приветствовал, вернувшись из прошлого
