ГЛАВА ВОСЬМАЯ
РАССТАВАНИЯ И ПРОЩАНИЯ
ременами он переставал замечать мертвых. Началось это месяц-два назад, то ли в апреле, то ли в мае. Сперва бывало изредка, теперь — все чаще и чаще.
Мир менялся.
Никт побрел в северо-западную часть кладбища, в заросли плюща на Египетской аллее. Посреди дорожки беседовали рыжая лиса и большой черный кот с белым воротником и носочками. Увидев Никта, они встрепенулись и убежали в кусты, словно заговорщики, застигнутые на месте преступления.
Странно, подумал он. Лису эту он знал с щенячьего возраста, да и кот рыскал по кладбищу, сколько Никт себя помнил. Они всегда узнавали Никта, а в особо дружелюбном расположении духа даже позволяли себя погладить.
Никт хотел пройти сквозь плющ, но тот не поддавался. Тогда он наклонился, раздвинул листья и кое- как протиснулся дальше. Никт шел по дорожке осторожно, огибая ямы и выбоины, пока не добрался до пышного надгробия Алонсо Тома Гарсии Джонса (1837–1905, «Путник, брось свой посох»).
Уже несколько месяцев Никт навещал его чуть ли не через день: Алонсо Джонс объездил весь мир и с большим удовольствием рассказывал о своих путешествиях. Сначала он вздыхал: «Жизнь моя была ужасно скучна». Потом мрачно добавлял: «И я тебе уже все рассказал». Но вдруг его глаза вспыхивали: «Впрочем, ты ведь не слышал про… мой побег из Москвы?» Или: «…Про то, как я лишился золотого прииска на Аляске?» Или: «…Про панику скота в пампе»? Никт обрадованно кивал, и вскоре его голова начинала кружиться от историй о храбрости, граничащей с безрассудством, об отчаянных авантюрах на лоне природы, поцелуях прекрасных дам, схватках на саблях и пистолетах, мешках золота, бриллиантах величиной с подушечку большого пальца, паровозах, клиперах, пампасах, океанах, пустынях и тундре.
Никт подошел к коническому надгробию — высокому, с изображением перевернутых факелов, — и подождал, но никого не увидел. Он позвал Алонсо Джонса по имени и даже постучал — ответа не было. Тогда Никт наклонился, чтобы заглянуть в могилу и позвать друга, но вместо того, чтобы скользнуть сквозь камень, как светлая тень проходит сквозь темную, расшиб себе лоб. Никт позвал Алонсо снова, и опять безрезультатно. Он осторожно выпутался из зеленых джунглей и вернулся на дорожку. На кусте боярышника сидели три сороки, которые снялись и улетели при его приближении.
Он не видел ни единой души, пока не добрался до юго-западного склона. Там обнаружилась знакомая фигура матушки Хоррор, совсем крошечной в своем огромном капоре и салопе. Она ходила меж надгробий, опустив голову, и рассматривала выросшие самосевом цветы.
— Сюда, мальчик! Тут растут дикие, как их, натюрции. Соберешь мне букетик на могилку?
Никт набрал красных и желтых настурций и принес их к надгробию матушки Хоррор. Ее могильный камень так истерся и потрескался от непогоды, что на нем, к недоумению местных краеведов, осталось только две буквы:
Никт уважительно положил цветы перед камнем. Матушка Хоррор улыбнулась ему:
— Славный ты паренек! Уж и не знаю, что мы без тебя будем делать!
— Спасибо. — ответил Никт. — А где все? Вы первая, кого я сегодня увидел.
Матушка Хоррор испытующе посмотрела на него.
— А что с твоим лбом?
— Ушибся о могилу мистера Джонса. Она была твердая… Матушка Хоррор поджала губы и насупилась. Яркие глаза из-под капора внимательно осмотрели Никта.
— Я назвала тебя мальчиком, да? Но время летит быстро, ты теперь молодой человек, разве не так? Сколько тебе годков-то?
— Пятнадцать или вроде того. Только я такой же, как раньше.
Матушка Хоррор перебила его:
— А я все такая же девчонка, тонкая, как былинка, которая плела на старом пастбище венки из ромашек! Ты всегда ты, но ты меняешься, и с этим ничего не поделаешь.
Она присела на свое разбитое надгробие.
— Помню ночь, когда ты к нам пришел… Я им говорю: «Нельзя малыша отпускать», и твоя мама тоже. А они все спорят да голосят, пока не приехала Всадница на белом коне. «Народ Кладбища, — говорит, — послушайте матушку Хоррор. Неужто в вас не осталось ни капли милосердия?» И тогда все со мной согласились.
Ее голос стих. Старушка покачала маленькой головой.
— Тут у нас мало что происходит, все дни как один. Только времена года меняются, плющ растет да камни падают. А ты… славно, что ты к нам заявился.
Она встала, вытащила из рукава замусоленный лоскуток, поплевала на него, встала на цыпочки и стерла кровь со лба Никта.
— Вот так-то лучше, — строго сказала она. — А то и не знаю, когда в следующий раз тебя увижу. Всего тебе доброго!
С каким-то странным чувством неловкости Никт отправился к гробнице Оуэнсов.
Отец и мать, к его радости, ждали Никта перед домом. Однако когда он приблизился, радость сменилась тревогой: почему мистер и миссис Оуэнс стоят по краям гробницы, словно фигуры с витража? Он не мог различить выражений их лиц. Отец шагнул вперед:
— Добрый вечер, Никт! Надеюсь, ты в добром здравии.
— Не жалуюсь, — ответил Никт. Так мистер Оуэнс всегда отвечал приятелям.
Мистер Оуэнс продолжал:
— Мы с миссис Оуэнс всю жизнь мечтали о своем чаде. И лучшего воспитанника, чем ты, и быть не могло. — Он с гордостью посмотрел на сына (для этого ему пришлось слегка задрать голову).
— Спасибо, конечно, но… — Никт повернулся к матери, думая, что уж она-то объяснит ему, что происходит. Но миссис Оуэнс куда-то пропала. — А где мама?
— А-а… Да… — Мистер Оуэнс замялся. — Ну, ты же знаешь Бетси. Всякое бывает. Когда не знаешь, что сказать. Ты понимаешь?
— Нет.
— Думаю, тебя ждет Сайлес, — сказал отец и тоже пропал.
Было уже за полночь. Никт отправился к старой часовне. Деревце, которое раньше торчало из сточного желоба, во время недавней грозы повалилось, обрушив несколько черных как деготь черепиц.
Никт сел на серую деревянную скамью. Сайлеса нигде не было видно.
Подул ветер. Было лето, когда сумерки длятся почти до утра и воздух не успевает остыть, но руки Никта покрылись гусиной кожей.
Голос у самого уха сказал:
— Скажи, что будешь по мне скучать, ты, недотепа!
— Лиза? — переспросил Никт. Он не слышал и не видел ведьмочку больше года — с той самой ночи джеков-мастеров-на-все-руки. — Ты где пропадала?
— Так, наблюдала со стороны. Ты кто такой, чтобы дама тебе всё докладывала?
— За мной смотрела?
Лиза заявила ему в самое ухо:
— Вот уж точно, живые недостойны своего дара. Никто Оуэнс! Кто-то из нас двоих слишком глуп, чтобы жить, и это не я. Скажи, что будешь по мне скучать.
— Ты куда-то собралась? — спросил Никт. — Конечно, я буду по тебе скучать, куда бы ты ни…
— Глупыш… — прошептала Лиза Хемпсток, и он почувствовал ее руку на своей. — Слишком глупый, чтобы жить. — Она коснулась губами его щеки, уголка рта… и нежно его поцеловала. Никт был так озадачен и растерян, что даже не знал, как на это реагировать.
