Приключения Гринера и Тео

вестовой. Поймав на лету медяк, брошенный Томом Ферфаксом, он звонко сообщил:

— Толпа пошла по направлению к площади Трех Фонтанов, по улице Вязальщиков и по улице Пятиконной! Горит кафе кондитера Кьялла! — и тут же убежал. Тео, заслышав последнюю фразу, усмехнулась.

— Так что, кто-нибудь что-нибудь скажет?

'Джером, теряешь хватку… показываешь слабость…' — подумала Тео, но капитан-префект, слышать ее, конечно же, не мог. Однако — повел себя так, будто услышал. Встал и с силой хлопнул ладонью по столу.

— Так — слушать меня и выполнять все в точности, как я скажу. Марельд, мне нужны три подводы и три бочки для воды — самые большие, какие только найдешь. Поставь их на телеги и вели солдатам наполнять водой из колодцев. Займитесь этим прямо сейчас.

Парень в гвардейской форме задорно козырнул и выбежал.

— Будем тушить кондитерскую? — робко предположил молодой капрал.

— Нет — остужать горячие головы, — капитан Некс повернулся к старшим офицерам. — Кондо, вы возьмете своих гвардейцев и соорудите баррикаду на улице Сенной, чтобы толпа не свернула к Внутреннему городу. Не хватало нам еще, чтобы они решили проведать короля… Обращаю ваше внимание — только перегородить улицу. Никаких стычек и жертв. Постараемся обойтись без крови. Вильгельм… — обратился он к капитану со шрамом, — вас я попрошу руководить «окунанием» особо разгоряченных смутьянов.

— Кого поймаем — окунем. Водица колодезная, ледяная… — Довольная улыбка перекосила лицо старика. — А что делать с остальными?

— Ловить в сети, — Некс кашлянул, оглядывая удивленных служак. — Именно, вы не ослышались. Капрал, прямо сейчас — берите людей и дуйте к пристани, соберите сетей как можно больше, и тащите их к площади Трех Фонтанов.

— Есть! — гаркнул капрал и умчался.

Капитан-префект раздал еще несколько поручений остальным, и офицеры быстренько рассосались; сам же он подошел к троице у стены.

— Сударыня Тео… — Некс коротко поклонился магичке, потом перевел взгляд на Дерека и смущенно запнулся. — Я… смешно — никак не могу вспомнить, как вас зовут, уж извините.

— Да я и не представлялся, — широко улыбнулся маг, — мое имя — Дерек Мальтенийский.

— Я запомню, — пообещал капитан и повернулся к Ферфаксу. — А вас зовут Томас, верно?

— Можно просто Том, сударь префект. Прошу простить, что не сообщил вам о беспорядках, никак не мог вас найти. Потом мне сказали, что вы были в «трупярне», то есть — в старой лечебнице вместе с леди Тео и…

— Леди? — удивленно поднял брови капитан, поскольку «лордами» и «леди» называли только людей дворянского происхождения. Тео тут же затараторила:

— Это наша старая шутка, капитан, Том меня так называет, чтобы позлить… А вообще-то у вас сейчас главная задача — справиться с толпой разозленных студентов…

Дверь широко распахнулась, стукнув на отлете стену, и заскочил еще один уличный мальчишка, лет восьми, не больше, с редкими и крупными зубами. Том кинул ему медяк, и малец, перед тем как юркнуть в коридор, шепеляво проорал:

— Штутенты пошли в шторону Ашамплеи!

— Чего? Куда пошли? — не понял Том и весело скривился. — Было у меня подозрение, что не надо его брать, слишком мал…

— В сторону Ассамблеи, что непонятного, — засмеялась Тео и толкнула Тома в плечо, — с каких это пор ты стал брать в соглядатаи таких маленьких… — Тут она поперхнулась, вскочила и заорала почище мальца: — Ассамблея! Я сама разрешила Талли взять его на время… Дерьмо!

— Что случилось? — подскочил Дерек, объяснявший капитану, кто такие 'штутенты'.

— Дерьмо! — повторила Тео. — Гринер там, в Ассамблее, на Состязании! А ты представляешь себе, что будет, когда пьяные студенты объединятся с подвыпившими бардами?

Дерек еле слышно застонал.

Глава третья,

в которой Гринер знакомится с жизнью бомонда, получает новые галлюцинаторные впечатления, и впервые во всей своей красе появляется страшный дом с не менее страшным обитателем; заканчивается же она, как водится, нравоучительной историей

Поначалу все выглядело пристойно, и Гринер немного расслабился, ведь никто не пытался заставить его сыграть на лютне или взять верхнее «фа». Горели свечи, лилось вино, кто-то из учеников лениво перебирал струны, и звуки охотно улетали к расписному потолку, теряясь там среди общего шума голосов. Подмастерья сбились в отдельные группки, шушукались и рассказывали скабрезные истории, от которых у Гринера краснели уши; он отсел. Барды, ярко (и иногда даже богато) одетые, ходили между столами, обменивались улыбками, шутили, смеялись над рифмами соперников, ядовито высказывались по поводу музыкальных способностей друг друга, словом — вели себя, как и подобает людям искусства. Гринер, воспользовавшись случаем, угощался изысканными яствами и вином — на еде и выпивке Ассамблея не экономила. Он даже познакомился с одним из подмастерьев, вернее, тот сам подсел и завопил:

— Джон!

— Нет, вы ошибаетесь, меня зовут Гринер… — говорить с набитым ртом было трудно, но можно.

— Да нет, это я Джон! А ты… А, Гринер, ясно! Что делаешь?

Манера нового знакомого говорить слегка раздражала — он каждую фразу выкрикивал так, будто выступал на площади, полной людей.

— Ем, — честно ответил Гринер.

— Да нет! Я имею в виду — что ты делаешь при своем мастере? Играешь на лютне? Отстукиваешь ритм? Или на флейте?

— Отстукиваю, — мгновенно определился Гринер. Если случится такая напасть, что его заставят выступать, уж справиться с барабанами он сумеет. Не желая показаться невежливым, он поинтересовался у собеседника, чем тот занимается.

— Я объявляю о выступлении своего мастера! — гордо проорал Джон.

'Оно и видно', — подумал Гринер.

— А твой — который? — не унимался подмастерье. Гринер молча (ибо рот был занят жареным мясом) ткнул вилкой в сторону Таллиесина. Джон тут же переменился в лице — панибратство исчезло, будто его и не было, он даже голос понизил (чему Гринер был чрезвычайно рад) и с уважением протянул: — О-о-о… Тогда понятно, чего ты такой разодетый…

Юноша тоскливо глянул на свое отражение в оконном стекле, благо за ним уже начали сгущаться сумерки, а зала была отлично освещена. Бард и впрямь постарался на славу — если все его ученики были вынуждены ходить в таких узких штанах, неудобных туфлях и не дающих повернуться расшитых камзолах, вполне понятно, почему они сбегали… И девушки тут не при чем. Таллиесин протащил Гринера по четырем лавкам модной одежды, и только в последней был удовлетворен. Около часа юношу обмеряли, одевали и подшивали пять человек — и в итоге сам себе он стал казаться гусеницей, плотно обернутой в кокон. Правда, в богатстве отделки и некотором вызывающем шике костюму нельзя было отказать: что только стоили пышные кружевные манжеты и жабо, а пряжки на туфлях и вовсе были разукрашены эмалью. Но Гринер с радостью отказался бы от всех этих красот, хотя бы ради того, чтобы сесть по человечески, а не так, будто он оглоблю проглотил. Правда, он таки сумел сделать себе небольшое послабление — туфли он скинул почти сразу после того, как сел за стол, а пуговку на штанах расстегнул тогда, когда понял, что в застегнутом состоянии в него влезет разве что пара пирожных.

— Ну, Талли добрый хозяин… — сказал Гринер, только для того, чтобы что-то сказать. Джон округлил глаза: