Прошлой ночью она совершила непоправимую глупость, из-за которой он теперь вообразил, что сможет взять ее в любой момент, когда захочет.
Потому что для него она была и остается обычной шлюхой.
«А разве это не так? – услышала она свой внутренний голос. – Ты же сама сделала этот выбор».
Верно. Тем не менее жемчуг, который он считал признаком мужской слабости, на самом деле был знаком уважения, признания ее власти.
С тех пор как она уехала из Англии – с этого промозглого острова провинциалов, пуритан и лицемеров, – ни один мужчина не относился к ней неуважительно… кроме этого Кордера.
Что ж, он англичанин, чему тут удивляться. Точнее, наполовину англичанин, но и этой половины более чем достаточно.
Поэтому ему просто необходимо преподать соответствующий урок.
Франческа неторопливо захлопнула дверь каюты и закрыла окно и ставни возле себя. Затем, наклонившись и при этом задевая грудь Джеймса своим восхитительным бюстом, Франческа закрыла окно и ставни с его стороны. Выпрямившись, Франческа почувствовала, что его дыхание учащается.
Она сложила руки на коленях.
– Ну вот, – сказала она. – Теперь нас никто не видит.
– А смотреть-то будет не на что, – заметил он.
– Это как сказать, – промолвила она.
Франческа опустила взор на его руки и некоторое время молча смотрела на них, изнуряя его ожиданием.
Поскольку Джеймс сидел справа от нее, Франческа начала с левой перчатки. Она стянула ее вниз до своих браслетов, обнажая запястье. Потом стала стягивать перчатку с большого пальца, с указательного и так далее – со всех пальцев по очереди. Франческа намеренно не торопилась, делая вид, что ее мысли заняты чем-то другим. Потом она окончательно стянула с руки перчатку, осторожно вытянув ее из-под браслетов.
Перчатку она уронила на колени.
На Джеймса Франческа и не смотрела. В этом не было необходимости. Она и без того знала, что он глаз не может оторвать от ее рук. Как и то, что его дыхание становится все более прерывистым, хоть он и старается сдержать его.
Затем она взялась за другую перчатку – снова медленно, лениво, равнодушно стянула ее с руки с таким видом, как будто делала это в одиночестве в собственном будуаре. В общем, она раздевалась.
Вторая перчатка упала ей на колени вслед за первой.
Потом Франческа поправила браслеты, легко прикоснувшись кончиками пальцев к жемчужинам и бриллиантам.
Она подняла руку.
Джеймс напрягся.
Она не прикоснулась к нему.
Зато прикоснулась к себе, поднеся указательный палец к правому уху. Кончик пальца пробежал по изгибу уха, а затем скользнул на нежную дорожку за ушной раковиной – Франческа любила, когда ее целовали в этом месте.
Джеймс заерзал на сиденье.
Франческа не обратила на это ни малейшего внимания. Она делала вид, что наслаждается одиночеством, любуется своими драгоценностями.
Вот ее палец прикоснулся к серьге – погладил округлый верх украшения, обвел похожую на каплю жемчужину – самый чувственный из всех драгоценных камней.
Дальше Франческа позволила своей руке погладить верхнее ожерелье, наслаждаясь гладкостью и нежностью камней. Потом рука поползла вниз, палец скользнул за край лифа, от чего ткань слегка зашелестела. Франческа приподняла в руке грудь.
Из груди Джеймса вырвался не то стон, не то низкий рык.
Она по-прежнему не смотрела на него. Зато смотрела на свою руку, как будто была тут одна… и ласкала себя.
Ее рука стала медленно двигаться за краем лифа – взад-вперед, словно изучая изгиб груди.
Джеймс невольно застонал.
– Дьявол! – прошептал он по-итальянски.
Внезапно его рука обхватила ее талию, он рывком усадил Франческу к себе на колени. А потом, положив ладонь ей на затылок, Джеймс привлек ее лицо к своему.
Все произошло так быстро, что Франческа немного растерялась. Она не была готова к такому натиску.
– Я еще не успела… – пролепетала она.
Его рот заставил ее замолчать. Его губы были теплыми, упругими и нетерпеливыми.
А потом ее руки враз ослабли, разум затуманился, мир стал постепенно сужаться.
