Это был Арнальдо, который, как обычно, безошибочно разыскал ее. Должно быть, этот человек – наполовину ищейка. Он всегда точно знает, в какой комнате она находится.
– Его превосходительство губернатор граф Гетц! – объявил Арнальдо.
Австрийский губернатор шел за ним по пятам. Бросив на Франческу внимательный взгляд, он отвел глаза и старательно избегал смотреть на нее в дальнейшем.
– Мадам, прошу прощения за внезапное вторжение, но, полагаю, вы догадываетесь, чем вызван мой визит, – сказал Гетц.
– Думаю, все дело в нашем небольшом инциденте, – кивнула Франческа.
– Не таком уж небольшом, как можно подумать, – заметил граф. – Мне надо поговорить с мистером Кордером.
– Думаю, это возможно, – проговорил Джеймс небрежным тоном. Он успел взять себя в руки и обрел свою обычную уверенность. – Вероятно, миссис Боннард нас извинит. К тому же ей наверняка захочется… одеться.
– Мадам пережила ужасный шок, – напомнил граф Гетц. – Да мы все его пережили! Мы не доставим ей беспокойства. Мы с вами, сэр, потолкуем во Дворце дожей. А пока я подожду. Как только мадам будет готова, я попрошу ее оставить этот дом.
– Об этом и речи быть не может, – сказала Франческа.
– И тем не менее это так, – заявил граф Гетц. – Дом должен быть тщательно обыскан. Не исключено, что где-то в нем прячутся люди или спрятаны какие-то смертоносные приспособления. А вы будете в каком-нибудь безопасном месте, с другом или приятельницей. И я предоставлю вам вооруженный эскорт.
Гетц был губернатором Венеции. Когда глава города на чем-то настаивает, люди обычно повинуются. Австро-венгерский режим был довольно лоялен к особенностям и недостаткам Венеции, однако предел терпимости наступал тогда, когда дело доходило до неуважения к власти. Для австрийцев это было первым признаком мятежа. А любой мятеж будет твердо и грубо, если в этом возникнет необходимость, подавлен в самом зародыше.
В конце концов Гетц предлагает самый мудрый выход из положения, сказала себе Франческа. Она ведь действительно сейчас не чувствовала себя дома в безопасности. И не знала, кому можно доверять. Не была уверена в том, чего ждать, что делать. В любом случае, что бы солдаты Гетца ни нашли, обыскивая палаццо Нерони, письма им под руку не попадутся, в этом Франческа была уверена.
Не говоря уже о том, что австрийцы не знали бы, что с ними делать, если бы даже письма и оказались у них в руках.
– Как пожелаете, граф Гетц, – промолвила Франческа.
Граф сдержанно кивнул, старательно отводя от нее взгляд.
– Полагаю, вы захотите поехать к вашей подруге, – сказал он.
– Нет, – ответила Франческа. – Она будет… занята.
Франческа не смогла сдержать улыбки, вспомнив Джульетту и ее принца. И почему только она не приняла ухаживаний его высочества! Какой приятной и безмятежной была бы сейчас ее жизнь!
– Я поеду к Маньи, – заявила Франческа. – Знаю, что меня там ждут в любое время. – С этими словами Франческа вышла из комнаты, зная, что Кордер мрачно смотрит ей вслед.
Джеймс был вовсе не так готов к сотрудничеству, как можно было подумать, глядя на него. У него не было ни малейшего желания покорно идти во Дворец дожей. Прежде всего он не был уверен в том, что эта «прогулка» не завершится в темнице. Это было бы ужасно неудобно, потому что Квентину понадобилось бы несколько часов или даже день-другой на то, чтобы его оттуда вызволить.
Опыт подсказывал Джеймсу, что в тюрьме не обязательно должно быть очень плохо. И если не считать время, проведенное в аббатстве, он бы сказал, что сидеть за решеткой довольно… спокойно. Да, в зависимости от окружения там не всегда бывает комфортно, зато у человека появляется возможность и время подумать хорошенько, ни на что не отвлекаясь, ни из-за чего не расстраиваясь. А в настоящее время ему многое нужно как следует обдумать.
Однако именно сейчас у него не было времени на то, чтобы отсиживаться в одиночку в холодной, темной и сырой подземной тюрьме.
А ведь у Гетца действительно есть причина посадить его под замок. Губернатор далеко не глупец, и Джеймс прекрасно понимал ход его мыслей.
«У меня все было хорошо, я жила в мире и спокойствии, но только до тех пор, пока ты не приехал в Венецию», – сказала ему Боннард.
Граф Гетц должен думать примерно то же самое: Венеция была вполне мирным городом до тех пор, пока туда не приехал Джеймс Кордер.
Можно не сомневаться в том, что его ждет допрос, и это будет очень утомительно. Еще одно промедление, потеря драгоценного времени.
Возможно, подумал Джеймс, ему следовало подчиниться инстинкту, подсказывавшему, что надо бежать, едва он услышал чеканную поступь людей Гетца – звук, который он узнает всегда.
Но Кордер не знал, кто именно направляется в гостиную Франчески, не знал, что этим людям, кем бы они ни были, нужно от нее, поэтому он не оставил ее на съедение льву – это было бы не по-джентльменски. Впрочем, если бы она сказала ему, где эти чертовы письма, он бы скорее всего ретировался.
Больше ему ничего не нужно. Все остальное – ревность, оскорбленное чувство, преданное доверие – значения не имело. Это его работа, а Джеймсу известно, что смешивать ее с чувствами нельзя никогда. Так что пусть едет к Маньи, если ей так этого хочется. Пусть катится к дьяволу, Джеймсу наплевать!
А он тем временем успокоит графа Гетца, и чем скорее он это сделает, тем скорее сможет вернуться к работе.
