Да она сама – это настоящая диверсия: она заставляет его забыть о том, что он запланировал, о его обязанностях и долге, о разуме.
– Условия… – начал было он, но тут же замолчал.
«Не будь идиотом, Джейми!»
– Условия, – повторил он. – Я не могу принять ваши условия.
– О чем вы говорите? – переспросил Маньи. – Что может быть проще наших условий? Мы не просим денег, хотя знаем, что ничто не помешает вам продать письма этой Фейзи или даже самому Элфику.
– Я не уберусь из вашей жизни, – вымолвил Джеймс. – Я сделаю то, что должен, потому что это моя обязанность. Но после этого я непременно вернусь, Франческа.
Франческа замерла. И если бы не кружева, колышущиеся у нее на груди, можно было бы подумать, что она вообще не дышит.
Джеймс перевел взгляд на Маньи.
– Знаете, месье, в делах войны и мира все средства хороши, но я хочу предупредить вас. Я не позволю этой женщине использовать, а затем выгнать меня. Да, пока что она у вас, но я непременно вернусь, чего бы мне это…
– Прошу вас! – Маньи остановил его, подняв руку. – Ни слова больше! Меня уже тошнит от вас.
– А мне все равно, – сказал Джеймс. – Я не француз и не силен в этикете. А еще я отчасти итальянец, отчасти англичанин, и…
– А еще вы слепы, – проговорил граф. – Она всегда будет со мной, разве вы не видите?
– Вы уверены? – возразил Джеймс.
– Всегда, – повторил граф Маньи. И добавил по-французски: – Tojours.
– Не спорь с ним, он прав, – вымолвила Франческа и улыбнулась своей медленной, коварной улыбкой.
– Она моя дочь, – сказал Маньи.
Глава 15
Она была бесспорно совершенна, –
Но к совершенству свет и глух и нем.
Недаром прародители вселенной
Хранительный покинули Эдем:
Они в раю (скажу вам откровенно)
И целоваться не могли совсем!
Джеймс был уверен, что на его лице появилось абсолютно дурацкое выражение.
Впрочем, на ее лице – тоже. Франческа была шокирована не меньше, чем Кордер. Но пока он изумлялся как полный идиот, пока переводил взгляд с Франчески на Маньи и обратно, пытаясь взять себя в руки, лицо Франчески залилось краской. Она вскочила со стула.
Все еще попеременно глядя на них, Джеймс тоже поднялся. Кем бы он ни был, его вырастили и воспитали как джентльмена.
В ее зеленых глазах, устремленных на Маньи, вспыхнул огонь.
– Ты совсем рассудка лишился? Я же сказала, когда ты сюда пришел…
– Ты не будешь ставить мне условия, – заявил месье или сэр Майкл, или как его там.
Франческа воздела руки к небу.
– Я не могу в это поверить! Об этом узнает вся Венеция, а потом… потом…
– Погодите! – Джеймс поднял руки, призывая их замолчать. – Постойте! Прошу вас. Вы сказали «дочь»?
– Он невозможен! – продолжала кричать Франческа. – Он исчез, когда я так в нем нуждалась, а потом, когда он мне совсем не нужен, он появляется и пытается устроить мою жизнь…
– Вся твоя жизнь – сплошное дерьмо! – оборвал ее Маньи.
Джеймс заморгал, вспомнив, что говорил Франческе то же самое, только по-итальянски.
– Нет, сейчас это не так! – Ее взор перебегал от одного мужчины к другому. – Почему вы ничего не понимаете, вы, оба? Я сама выбрала эту жизнь. Да, у меня были любовники, и за исключением одного… – она бросила сердитый взгляд на Джеймса, – они неплохо платили мне за привилегию быть со мной. Но всегда – всегда! – я сама выбирала их. – Она прижала кулак к груди. – Я никогда ничего не делала для мужчин против своей воли, кроме того времени, когда была замужем. И никогда похоть не вела меня, не управляла мной!
– Что ж, надеюсь, что это так, – сказал Маньи. – В конце концов…
– И лишь из-за того, что я предпочла не вести монашеский образ жизни, – перебила его Франческа, – ты называешь мою жизнь дерьмом? Это не так! Я была счастлива. И свободна. А вы… вы только все испортили. И можете оба убираться к черту!
Она бросилась к двери.
– Одну минутку, – обратился к ней Джеймс. – Подожди одну минуту, пожалуйста.