«Антибиотики?» – спрашиваю я.
«Они не нужны».
«Можно посмотреть мой рентген?»
«Нет».
«Долго мне придется здесь лежать?»
«Три недели. Минимум».
«Три недели! Это невозможно. Я должна завершить паломничество… у меня самолет… у меня на это нет времени», – лопочу я.
Он вытягивает руку. «Вы больны. Организму нужен отдых».
Мне слишком стыдно признать настоящую причину своего испуга: у меня просто нет денег. Японские больницы почти такие же дорогие, как и в Штатах. Мой скудный бюджет и так уже лопается по швам. 3 недели в больнице обойдутся дороже, чем целый год на растворимой лапше в дешевых гостиницах. У меня есть американская страховка, но вес иностранцы, кого я встречала, как один утверждали, что в Японии она бесполезна. Одному моему знакомому повезло поскользнуться на лестнице и сломать ногу. «Голубой крест»* запросил всю документацию из больницы и потребовал, чтобы каждая страница была переведена официальным агентством – за его счет. Если хоть одно слово было пропущено, даже на полях, все документы отсылались обратно. Спустя 1,5 года, потратив 4000 долларов на переводчиков, он наконец сдался. Его совет мне был таков: «Сломаешь ногу – вправляй ее сама, если только у тебя нет японской страховки».
____________________
* Крупное страховое агентство, оперирующее в США и Великобритании.
____________________
И это не единственная моя проблема. В японских больницах не предусмотрена система кормления и ухода за пациентами. Предполагается, что это будут делать члены семьи, навещающие больного. Нужно ли говорить, что на Сикоку у меня не так уж много родственников!
Мой мозг погружается в сон прежде, чем я успеваю принять решение.
Проснувшись, вижу перед собой металлическую тележку с дюжиной крошечных тарелочек. На каждой – по 2 кусочка суши и аккуратненький гарнир из маринованного имбиря и зеленой пасты васаби. В комнате никого нет. Суши просто божественные. Я ем до тех пор, пока не устаю жевать.
Теперь каждый раз, когда я просыпаюсь, на тележке стоят новые тарелочки. Подозреваю, что это дело рук медсестер, но я пока ни одной не видела. Даже не знаю, кого благодарить. Каждый день мне приносят столько еды, сколько здоровый борец сумо съедает за неделю. Я пишу «спасибо» соевым соусом на пустой тарелке. Когда просыпаюсь, с тарелки мне улыбается рожица.
Иногда я встаю и хожу по комнате. Мне по-прежнему не удается поднять рюкзак – он весит 35 фунтов, но сейчас для меня это все равно что рояль. Я даже не пробовала отжиматься. Как только смогу поднять рюкзак, тут же выпишусь из больницы и буду выздоравливать в дешевой гостинице.
Проходит 2 дня, потом 3 и 4. Мне все это кажется сном – щедрые дары медсестер, врач, который приходит со мной поболтать и рассказывает о тех временах, когда сам был паломником. Я была бы рада расслабиться и потерять счет смене дней и ночей, но знаю, что рано или поздно наступит день, когда придется платить по счетам Наконец заявляю доктору, что завтра мне нужно уезжать.
«Вы не готовы», – спокойно отвечает он. Я киваю и отвожу взгляд.
«Мне это не по карману», – пристыжено говорю я. Слова выходят с трудом, а щеки краснеют от смущения.
«Вы идете по тропе Кобо Даиси, – тихо отвечает доктор. – Так верьте же в него».
Я киваю. Хотелось бы мне иметь хоть сотую долю спокойствия настоятеля Коити. Но я растеряла все, даже яблоко, подаренное его матерью, давным-давно пропало.
«Мне все равно пора», – говорю я. Даже Кобо мог быть упрямым, когда хотел добиться своего.
В ту ночь, очнувшись от крепкого сна, я вижу, что моего рюкзака нет. По прошествии стольких месяцев он стал частью моего тела. Это мой дом, моя безопасность, все то, что есть у меня в этом мире. Без него я чувствую себя голой, даже если одета.
Значит, вот как они хотят удержать меня? Ворочаясь и метаясь в кровати, я беспокойно засыпаю лишь к утру.
Проснувшись несколько часов спустя, вижу, что рюкзак вернулся на место. Только вот он уже не такой грязный и помятый каким я привыкла его видеть. Он блестит и хрустит, как новенький совсем как в тот день, когда я принесла его из магазина. Маленькую дырочку на левой лямке зашили ниткой подходящего цвета мельчайшими стежками. С нижнего левого кармана исчезло старое кровяное пятно. Всю мою одежду – рубашки, носки, нижнее белье – постирали, высушили и выгладили. Запасные батарейки в точности там, где я их оставила, но перевязаны красной ленточкой, чтобы не рассыпались. Черствую булочку недельной давности заменили на пакет с домашним печеньем. Все вещи лежат на своих местах, хотя их несомненно вытаскивали, осматривали и чистили. Как им это удалось? Неужто нарисовали схему, прежде чем выпотрошить рюкзак? Я сижу на полу, зажав рюкзак между ног, и изо всех сил сдерживаю слезы.
Когда наконец я выхожу из комнаты, одетая и еле передвигающая ноги под тяжестью рюкзака, врач и сестры ждут меня у стойки. Несколько раз благодарю их за заботу, еду и дружелюбие. Никакие слова ни на одном языке не способны выразить, как много это значило для меня. Мои благодетели улыбаются и кивают. А потом даю вопрос, которого боялась с того самого момента, как сюда: «Сколько я вам должна?»
Медсестры смотрят на врача, и он выступает вперед.
«
Но то, что они для меня сделали, это не о-сэтай. Как и дюжина аккуратно завернутых суши, которые мне вручают сестры, когда я собираюсь уходить. Это самая искренняя щедрость людей, проявляющаяся в помощи незнакомцам, которых они видят первый и последний раз в жизни. Это присущая японцам природная доброта.
На улице я начинаю дрожать, но не потому, что ослабла от болезни Я просто плачу и не могу остановиться.
Пройдя сотню шагов заворачиваю за угол и сползаю по стене. Доктор был прав – я не готова. Купив недельный запас лапши быстрого приготовления, ловлю такси и еду в местную гостиницу. Проспав 4 дня и 4 ночи, выкидываю из рюкзака лишние 20 фунтов, отбрасываю пуристский снобизм и возобновляю пользование общественным транспортом.
ГЛАВА 25
Говорят, что в префектуре Кагава паломники достигают нирваны. Не знаю, так ли это, но с моим приходом в Кагаву как по волшебству наступает весна, и воздух пропитывается ароматом цветущей сливы и теплого дождя. Я прохожу мимо сада, где работает женщина Услышав мой колокольчик, она разгибает спину и улыбается.
«Ага! – весело кричит она. – Звон весеннего колокольчика!»
Я часами сижу в храмах, любуюсь садами, слушаю колокольный звон, вдыхаю запах благовоний, которым насквозь пропитаны мои волосы, одежда, кожа. Мимо проезжают автобусы с бас-хэнро. Мы улыбаемся и киваем друг другу. Когда я стою на автобусной остановке, водители опускают окна и кричат: «Гамбаттэ, о-хэнро-сан!» (Вперед, благородный пилигрим!)
Благодаря посоху Кобо Даиси люди наконец перестали обращать внимание на форму моего носа и цвет моей кожи. Сама того не подозревая, я нашла способ стать здесь своей.
На сером фоне последнего года эти дни кажутся окрашенными золотом. Меня словно окружает теплое и безмятежное сияние, похожее на солнечные лучи, проникающие сквозь бумажную ширму. Я встаю, когда уже больше не хочу спать, хожу до появления приятной усталости, потом сажусь на автобус или поезд. Когда исхудалый паломник аскетичного вида замечает, что я сажусь в автобус и презрительно фыркает в мою сторону, я смеюсь и машу ему рукой.
