батареи молоко. Он ведь книжный упырь, а тут вроде скушал порцию, но калорий не получил. Представьте себе медузника, эту летнюю ночную напасть: вот он заплывает через открытую форточку в комнату, присасывается к спящему человеку, а потом обнаруживает у себя в желудке вместо крови шампанское. Медузник, наверное, сдохнет. Ажальбер не сдох, но настроение мы ему основательно так испортили.
Со стороны может показаться, что мы с Ингой ополчились против книжного упыря за одно и то же, только на самом-то деле каждый защищал свои собственные миры, которые мало где соприкасаются.
Пассажиров снаружи не видно. Лишь мы да караванщики, и еще вышла подышать свежим воздухом госпожа Старый Сапог – единственная пассажирка, на которую убаюкивающие чары Джазмин не действуют. Впрочем, она в них и не нуждается. Суровая особа, на лбу написано. Старый Сапог – это я мысленно прилепил ей такое прозвище, а вообще-то госпожу зовут Тарасия Эйцнер. Вначале мне показалось, что она тоже колдунья, но почему тогда не участвует в нашей спасательной работе? Правда, я ведь ни разу не засек, чтобы Тарасия творила хотя бы самую простенькую волшбу.
Непонятно, что она собой представляет. Моложавая, черты лица правильные, волосы гладко зачесаны назад, собраны в пучок. Одета не броско, но и не дешево. Это первое впечатление, а когда присмотришься, становится чуток не по себе. Тяжелый взгляд, и лицо жесткое, как подметка пресловутого сапога. В ней ощущается что-то неистребимо старое, заматерелое. Кто она – судебный исполнитель? Хозяйка подпольного борделя? Надзирательница в женской тюрьме? Не нравится она мне, зато Инга, едва ее увидит, сразу светится, как фонарик.
Инга и сейчас к ней кинулась, срезая путь по нетронутому снегу. Джазмин проводила ученицу взглядом, по которому не определишь, как она отнеслась к этому маневру. А у меня уже не в первый раз мелькнула мысль, что Инга знает о Тарасии Эйцнер что-то особенное, о чем я никак не могу догадаться.
Она вьется вокруг госпожи Старый Сапог с таким восторженно-подобострастным видом, что поневоле начинаешь испытывать неловкость, как будто подсмотрел невзначай что-то интимное. Если это у Инги лесбийское увлечение – еще ничего, простительно. Влюбленность, хотение и все такое прочее. Но если она мечтает не в постель к Старому Сапогу забраться, а преследует ускользающую от моего понимания выгоду – тогда по-настоящему противно. И какой же запредельной должна быть выгода, чтобы ради нее подлизываться с таким энтузиазмом?
Наконец-то задаю вопрос вслух:
– Джазмин, извините… Тарасия Эйцнер – колдунья?
– Не лезь к ней. Тебе сейчас не об этом нужно думать, а о пациенте.
Сперва досадно: не ответила на вопрос, не сказала ни «да», ни «нет». А потом доходит: Джазмин не сказала «нет» – значит, ответила… Таки да. Но какого же тогда черта лесного мы пластаемся втроем, а не вчетвером?!
Об этом спросить не успеваю. Из-за вековых деревьев вываливается группа, ходившая за почками сужабника. Трое охранников, один из шоферов, ученик следопыта Хорхе – долговязый и вечно растерянный четырнадцатилетний пацан, чувствующий себя виноватым из-за того, что не может вывести караван на правильный курс. Он не виноват, он же еще ничего не умеет. Мальчишку в первый раз взяли в рейс, чтобы Куто его натаскивал, а тот на все забил и нажрался, как последняя свинья.
Шестой в этой компании врач. Кроме спятившей Бездонной Бочки, в медфургоне лежит еще один больной, молодой парень из Трансматериковой. Прихватило вскоре после того, как мы заблудились, и врач подозревает, что у него не бронхит, а пневмония. Чего уж там, при нынешнем раскладе этот Эберт не жилец. Джазмин, возможно, сумела бы ему помочь, но сейчас ее на это попросту не хватит. Ей самой бы кто помог, я же вижу, в каком она состоянии. А у нас с Ингой не тот уровень, чтобы лечить пневмонию. Госпожа Старый Сапог? Но она никому не предлагала своей помощи…
Или тоже болеет? Колдунья, утратившая силу, – изредка, но бывает. То-то Джазмин тактично уклонилась от объяснений, а я только сейчас сообразил, в чем дело. Непонятно, что нашла в искалеченной магичке Инга, но мало ли, кто кому нравится – на вкус и на цвет, как известно… А врач все пытается выхаживать Эберта, для того и пошли искать почки сужабника, против инфекций органов дыхания лучшее средство.
Вернулись они слишком скоро. Издали заметно, что встревоженные, словно повстречали в заснеженной чащобе рогатую древесную каларну или медвераха-шатуна.
– Там трупы, – сообщил, подойдя к нам, старший из охранников. – Вы бы на это посмотрели…
Другой сбегал за капитаном, и мы все вместе пошли смотреть, прихватив еще пяток охранников. Старый Сапог тоже увязалась, и капитан каравана, что интересно, слова против не сказал.
Брести по колено в снегу пришлось с полчаса. Женщины шли в хвосте, по протоптанному, потом я, замыкающим – верзила с автоматом на шее и мечом на поясе. Перед тем как тронулись в путь, он похлопал меня по плечу – осторожненько так, чтобы не свалить с ног ненароком, – и сказал, что в случае сшибки моя задача – прикрыть его от чар. Точнее, его автомат, а то кесейские ведьмы умеют насылать порчу на огнестрельное оружие.
Пока тащимся, я не улавливаю ни чужой волшбы, ни какой другой опасности. Громадные кряжистые стволы, заиндевелые лианы, нечесаные бороды лишайника, на снегу птичьи следы и длинные темные хвоинки, над головами нависают елажниковые лапы, каждая размахом с крышу деревенского домика. Доконавшая нас хмарь едва виднеется в далеких просветах.
Впереди открылась поляна, там они и лежали. Два мертвеца нагишом. На них остались только утепленные армейские сапоги. Вокруг валялись на истоптанном снегу обрезки меха и ткани.
Тела почти не повреждены: промерзли насквозь раньше, чем лесные санитары успели исклевать и обгрызть мертвую плоть, и у каждого небольшой порез в области печени, с запекшейся темной кровью.
– Сможете сказать, что случилось? – Капитан обращается к Джазмин.
Та приседает возле ближайшего покойника, через три-четыре минуты встает, подходит к другому. Глаза прикрыты, полы длинной серебристо-черной шубы волочатся по снегу, словно крылья подбитой вороны. Ей необходимо хоть немножко поспать, она же так сгорит… Караванщики настороженно прислушиваются к лесным шорохам, кто-то цедит сиплым шепотом ругательства в адрес «серых сучек».
– Это не кесу, – обернувшись, говорит Джазмин. – Их убил человек.
Эффект такой, словно весь снег, дремлющий на разлапистых ветвях хвойных великанов, разом обрушился нам на головы.
– Эти двое поссорились с кем-то третьим. – Она рассказывает выцветшим от усталости голосом, не проявляя эмоций по поводу жестокой стычки на затерянной в Лесу поляне. Ее эмоции спят, потому что дошли до предела, хотя сама она ни с какими пределами считаться не собирается. – Дрались на мечах, вдвоем против одного. Он сначала искромсал их одежду, не нанося ран, потом убил их и ушел. Оружие унес с собой, часть лоскутьев утащили к себе в гнезда мелкие звери и птицы. Это произошло около двадцати дней тому назад. Убитые были солдатами лесной пехоты. Вероятно, карательный рейд против кесу.
Джазмин пошатнулась, и мы с капитаном и врачом одновременно ринулись вперед, чтобы ее подхватить, чуть не столкнулись. Такое считывание информации – тоже расход сил, она ведь могла поручить это мне или Инге… Должно быть, побоялась, что мы упустим что-нибудь важное.
Капитан велел ученику следопыта взять охрану и пройтись по широкому радиусу: вдруг найдется колея, проложенная военными вездеходами.
Вряд ли. Поляну не засыпало только потому, что она укрыта многоярусным пологом из колючих ветвей, сюда и свет-то сочится слабо, сумрак средь бела дня, а на открытых участках никаких следов двадцатидневной давности не отыщешь. Кроме того, их не похоронили – значит, либо отбились от своих, либо дезертиры. И в любом случае подразделение лесной пехоты, истребляющее автохтонов в такой дали от принадлежащих людям островов, не будет торчать на одном месте, а то ведь кесу всегда не против нанести ответный удар.
На обратном пути мы с врачом поддерживаем Джазмин под руки.
Возле машин начинается суета, караванщиков созывают на собрание. Таинственная госпожа Старый Сапог скрывается в пассажирском фургоне первого класса, а Инга замечает, возбужденно косясь на пасмурные бастионы елажника:
– Так убить – это что-то потрясающее!
– Гад он, этот третий участник.
Поддерживаю разговор машинально, с усталости, а то бы промолчал. Мы с Ингой как начнем
