отношения не имеет.
Мне ни с кем и никогда не было так хорошо в постели, как с Лорой. Но для окончательного формирования любви одной постели недостаточно. Я не чувствовал, что она хоть что-то готова дать мне, поделиться со мной чем-то таким, что пошло бы мне впрок. Она, конечно же, не умеет готовить… Черт! Да что я вообще несу?! Чему поддался? Она – мое оружие, и самое время привести это оружие в боевое состояние. Я не стану охотиться на ее папашу с гранатометом и ожидать, когда меня застрелят его детективы. Я сделаю иначе. Я убью его Лорой, и я знаю, как я это сделаю.
Я смотрел на ее скорчившееся, охваченное сомнениями тело. Казалось, все, что было ей теперь нужно, – это направление и команда. Она потеряла свою веру, она утратила инициативу, она разуверилась в том, что двигало ее подобно адскому паровому котлу. И тогда я обнял ее (о, как она прильнула ко мне), погладил по голове и поцеловал ее волосы, провел рукой по ее лобку, и она затрепетала, и тогда я сказал:
– Не стоит отчаиваться. Мы создадим новую религию. Мы с тобой сами станем детьми Бога, и нам поверят. Мы поведем за собой сотни тысяч мудозвонов и обогатимся за счет их пожертвований. Мы будем купаться в шампанском и трахаться на подстилке из лепестков роз. Твой папаша отсосет. Он никогда тебя не увидит, потому что я сделаю тебя свободной, моя дорогая. Я верну тебя туда, где ты была счастлива, где ты упивалась властью, и оттуда мы начнем. Я тот, кто нужен тебе именно сейчас, и присно, и вовеки веков, потому что мы никогда не умрем, мы будем жить вечно, как жив вечно Иисус. Мы назовем нашу церковь церковью Наслаждения. Ты станешь ее патриархом, папессой, верховной жрицей, вавилонской блудницей – мне насрать, как ты решишь назваться…
Я перевел дух:
– Как тебе моя идея, Лора?
Она провела своим невероятно длинным языком по моей шее и сказала:
– Она просто охуительна.
Сладкие весенние баккуроты
1
Ровшана и Джумшута привезли в дальнее имение Масионжика и поселили в бетонном подвале гостевого дома. Подвал, а вернее сказать, цокольный этаж, если и напоминал тюрьму, то невероятно комфортабельную. Помимо всех удобств здесь была ванна с гидромассажем, бильярдный стол, две спальни, гостиная с телевизором и домашним кинотеатром и бар, заполненный исключительно водкой «Журавли». Когда их бросили на пол, словно дрова, то мерзавцы принялись было молиться вслух, но, к их удивлению, никто не торопился их убивать. Наручники сняли, их осмотрел врач, наложил на сломанное ребро Ровшана шину (дикарь повредил его, когда кувыркался «Ауди»), и парочку заперли в подвале без всяких объяснений. Трижды в день им спускали корзину с едой. Ровшан и Джумшут решили, что попали в рай, только не в такой, который для правоверных, а в тот, что для неверных.
– Дев гурий нету, Ровшан, – поцокал языком Джумшут, – зато много водка есть.
– Много водка есть, – подтвердил Ровшан и тоже поцокал языком, – будэм водка жрать.
О чем говорили между собой эти две жертвы аборта? Почти ни о чем. Среди тем, которые они обсуждали, фигурировало бабло, проклятые гяуры, белые телки, анаша, гашиш и кто из них более успешно нагадил сегодня рано поутру. Вот и все. К своему заключению они отнеслись со спокойной тупостью, и если страх поначалу заставлял их сердца проваливаться в пятки (особенно во время автокатастрофы), то теперь, после водворения в подвал, он сильно притупился, хотя временами и пытался разбавить адреналином жидкую от «Журавлей» кровь. Быт дикарей хорошо умел описывать какой-нибудь Фенимор Купер, или Луи Буссенар, или, на худой конец, старик Жюль Верн. Так что за красивыми и пестрыми, словно колибри, экзотическими сказками пожалуйте к ним, а я в таких делах не мастак, я пишу то, что есть на самом деле, а на самом деле все так и было: подвал, два уголька в заточении, «Журавли» и телевизор.
А вот что касается Ивана Ивановича и Ефима Самойловича, то между ними за распитием все тех же (дались они мне) «Журавлей» происходил следующий диалог:
– Все же что ты думаешь, Иван, насчет сеченовских дальнейших поползновений?
Коваленко поморщился. Конкуренция между его ведомством и ведомством генерала Пети была притчей во языцех, поэтому Сеченова он ненавидел, но вместе с тем уважал, понимая, что тот выше его по всем статьям на целую голову. Выше-то выше, ан чурбанов-то и просрал! Хотя странно все как-то…
– Странно все как-то, – вслух повторил свою мысль Коваленко, – с одной стороны, мы с тобой знаем про интерес Сеченова к этому делу. Я же рассказывал тебе – помнишь? – что он на место преступления прислал своего холуя Кленовского. А с другой стороны? Ну, хотел бы он заполучить себе этих твоих скотов, так и действовал бы официально, через свои прочные связи с ФСБ. Ему ведь только палец поднять, и их от самой казахской границы и до Москвы сопровождала бы дивизия спецназа. Тут, как я думаю, реальны два варианта: либо старый лис затеял какую-то очень искусную мышиную возню, а он мастер на такие дела, либо он и впрямь не при делах и его этот вопрос вообще не интересует. В последнем я, конечно же, сомневаюсь, уж больно старательно Сеченов показывает, как он не хочет лезть в это дело. А ведь его отношение к тебе известно, и я ему, – Коваленко сплюнул в пепельницу, где исходил последними струйками дыма окурок его сигары, – симпатизирую, как ты знаешь. Если бы не наша старая вражда, то я бы…
– Да будет тебе, Иван Иваныч, – задушевно прервал его Масионжик, – у нас с тобой дружба многолетняя, ты на меня работаешь не просто за интерес. Вот скажи мне такую вещь: если бы не было моих нелегалов и в Москве, и вообще в России, то на фига бы был нужен весь твой аппарат в таком чудовищном количестве? Они совершают преступления, вы их иногда раскрываете, статистика идет, премии тоже, да и во время обысков твоим ребятам кой-чего перепадает, не так ли? Без них и вас бы не было. А потом, сам знаешь, сколько на левых прописках да регистрациях выходит. Нам с тобой не лишнее, на дороге не валяется и низовой персонал доволен. Да не будь нелегалов, с чего бы все менты тогда кормились-то? С честного гражданина, с коренного, с него вон – хер чего с него слупишь, потому как он свои права знает. А с этого? Да куда там…
Коваленко кусал тонкие свои губы, думал, сказать – не сказать, но сдержался. А между тем истинная цель его собеседника и спонсора была ему отличнейшим образом известна: стравить местное население с приезжим, устроить хаос, на этой волне ворваться во власть и подмять ее под себя. К людям Масионжик относился как к разменной монете, которую в древней Иудее выдавали в храмах менялы для жертвы Яхве- богу. Масионжик сам считал себя таковым: евреям, как никакой иной нации, свойственно, разбогатев и приобретя вес в обществе, мгновенно превозноситься. И хотел бы Коваленко не послушать Ефима Самойловича, хотел бы ему возразить, но было в их отношениях столько барьеров, через которые генералу ГУВД не под силу было перепрыгнуть: система и ее привычки. Совесть плескалась в Коваленко, словно крохотная капля на дне стакана, и была почти неощутима и цвета не имела. Да и, сказать по правде, логика у Масионжика была неоспоримой: нелегалы приносят доход МВД, и с этим невозможно спорить. Их легко «обувать», «доить», они вообще никто. На них хорошо списывать любые преступления, хотя нелегальные мигранты в большинстве своем народ и впрямь криминальный. Пусть и не такой, как те двое, что сидят сейчас в подвале, но все-таки…
– Ефим, а что ты думаешь насчет тех двоих. Чего ради они тебе понадобились?
– А чего ради они понадобились какому-то подполковнику, которого твои идиоты не захватили с собой, когда он был без сознания после аварии, а? Кто он вообще такой? – вопросом на вопрос ответил Масионжик, и Коваленко только руками развел:
– Долбоебы, больше мне сказать нечего. Заладили: «Мы думали, он труп, мы думали…» А пульс пощупать хотя бы?!
– Хоть приметы-то есть какие? – поинтересовался Ефим Самойлович.
– Говорят, что ничего особо не помнят. Просто крупный мужик, качок, что ли… Может, и правда мент. Но если мент, то навряд ли он от Сеченова.
– Может, правдоруб какой? Бывают же у вас идейные сотрудники. Ты не проверял?
– Я уже запросил данные на всех офицеров в звании подполковника, которые находятся на больничном, вместе с диагнозом. Мои сказали, что машина раз пять-шесть перевернулась, а он лежал как мертвый, значит, у него может быть все, что угодно, – фыркнул Коваленко.
– А машина где? По ней бы и на него вышли! – встрепенулся Масионжик.
– Ее нет, – сокрушенно пробормотал генерал ГУВД, – ее очень быстро увез какой-то безымянный
