– Я тоже одно время хотел писателем стать, – мечтательно проговорил генерал Петя, – писать что- нибудь вроде: «Максимилиан вышел из подъезда своего дома на бульвар де Вольтер и прошел три квартала, попутно сплевывая на тротуар остатки затрявшего в зубах омлета, который он сожрал на завтрак». Или, скажем, вот так… – И он заговорил с грассирующей интонацией Вульфа: – «Она, будучи немолодой уже актг’исой, по пг’ежнему оставалась очень влюбчивой, а он был альфонсом и жуиг’овал за ее счет. Пг’окутив все ее небольшое состояние, он бессег’дечно ее оставил, а она в пог’ыве г’евности выследила его с молоденькой возлюбленной и на его глазах покончила с собой. Она бг’осилась под поезд, но он лишь насмешливо назвал ее поступок неумной толстовщиной».
– Вот это да! – вырвалось у меня. – Ну, вы даете!
– Да какое там, – отмахнулся генерал Петя, – все это никому не нужная шняга. Сейчас читателю нужно мясо. Мясо, понимаешь? Чтобы все до кишок вывернуть, а так немногие могут. Вот ты смог бы?
– Я постараюсь, – ободренный тем, что они не стали меня высмеивать, ответил я, – во всяком случае, мне кажется, я знаю, что вы имеете в виду. Я вот только не знаю, с чего начать.
– А ты начни с нас, брат! – воскликнул Гера. – Да ты что! Это ж такие перлы могут получиться! Напиши о том, как мы крысили, когда работали на дядю в закупках. Напиши обо мне! Я тебе материала накидаю невпроворот, да такого, что все охренеют!
– И обо мне тоже напиши. А то чего это ты про молодого будешь писать, а про меня нет? У меня тоже есть чего рассказать, между прочим, – похвастал генерал Петя, – а можешь про нас обоих написать. Мы тебе расскажем. Можешь нас убить, воскресить, потом убить по новой. Нам будет приятно. И, что самое главное, мы тебе поможем!
– Издаться? – с надеждой спросил я.
– Да издаться – это вообще не вопрос! Издателя тебе подгоним самого хорошего! Скажем ему, что твои книги цензурой не облагаются! – Генерал с Кленовским переглянулись. Видно было, что они действовали в тандеме и понимали друг друга без слов.
– Должен же быть здесь хоть один писатель, который пишет правду, – тихо сказал Кленовский, – иногда так хочется знать, что же происходит в этой стране на самом деле. Чем чудовищнее будет правда, которую ты напишешь, тем меньше тебе станут верить вначале и тем больше, спустя короткое время, когда сами убедятся в правоте твоих слов. Пиши, брат.
– Пиши, – подтвердил генерал Петя, – чем сможем, поможем. И не бойся никого, мы здесь любому глотку заткнем, для нас Коваленки не указ, это мы им указываем, когда стреляться время пришло. Или вот тебе еще сюжет, к примеру. В девяносто шестом году менты подмяли все под себя и сами стали «крышевать» бизнес. Рушайло с братвой лично договариваться ездил. Кто понял, тот прожил еще какое-то время, а кто не понял, тех спецназ завалил. А скоро новый передел старые воры захотят сделать, приедет из-за кордона Япончик, и словит он ментовскую пулю в живот, чтоб помучился, чтоб те воры, с кем он решил по новой поляну делить, головы не поднимали. Здесь отныне не они хозяева. Сюжетов-то много жизнь дает, – задумчиво проговорил он, – а я вот думаю, как ты сможешь жить спокойной жизнью?
Мне оставалось только развести руками:
– Я лишь хотел отомстить за смерть друга. Получается, что ничего путного из этой затеи не вышло. Сколько народу полегло, а все напрасно.
– Не напрасно, – хлопнул меня по плечу генерал Петя, – ты ржавый лист железа с земли поднял, а под ним какой только дряни не сидело. Всех передавили, подчистую.
– А имел ли я право? – тихо спросил я, и никто из них мне так и не ответил. В таком деле, как месть, каждый решает сам для себя. Я свой выбор сделал. Жалею ли я о нем? Нет. Повторю ли я в будущем что-то подобное? Да. Если справедливости нельзя достигнуть законным способом, то должен быть кто-то, кто возьмет на себя роль судьи. Я не тварь дрожащая, я право имею.
Я попросил их отвезти меня домой. «GL» остановился возле моего подъезда, и я тепло попрощался с Герой и генералом Петей. Условились, что встретимся после Нового года.
– Пристрою тебя архивы разбирать, – многозначительно пообещал Сеченов.
Стоя возле подъезда, я смотрел, как их автомобиль медленно выезжает со двора. Вот он развернулся, гуднул мне на прощанье и скрылся за углом дома. Моего дома. Дома, где ждет меня моя семья, где пекут пироги и на письменном столе в моем кабинете стоит портрет Иисуса, идущего по воде. А раз он идет и не тонет, то, значит, и мы не утонем. Значит, будем жить.
Примечания
1
Логический перевод автора.
2
Логический перевод автора.
