формы, удостоверение подполковника милиции на имя Марка Вербицкого с вклеенной в удостоверение фотографией самого монаха в форме, а также пистолет «глок» австрийского производства с запиленными номерами и снайперскую винтовку «Вал», также с отсутствующим номером. Монаха немедленно арестовали. При аресте он не сопротивлялся и лишь попросил, чтобы у него не забирали закопченную фигурку.
На первом допросе, который состоялся на следующее утро, монах безумным совершенно не выглядел, попросил бумагу и авторучку, написал московский телефон, фамилию и должность человека и задушевно посоветовал следователю немедленно по этому номеру позвонить и сообщить, что он, Марк Вербицкий, находится в Управлении и с ним, то есть со мной, все в порядке. Следователь оказался человеком неглупым, проконсультировался по телефону с начальством, отправил меня в камеру, а спустя десять минут из камеры меня выпустили и в специальном автомобиле доставили на секретный объект ФСБ, находящийся за городом. Это была гостиница, которая охранялась так, словно это был Форт-Нокс. Генерал Петя прилетел под вечер и был препровожден в мой номер лично начальником Управления. Увидев, что генерал стал меня обнимать и называть «сынком» и «умницей», начальник Управления инстинктивно встал по стойке «смирно».
2
Коваленко сидел в своем кабинете на Петровке, 38, когда его секретарша сообщила о приходе сотрудника Администрации Президента Кленовского Германа Викторовича. Генерал Коваленко попросил впустить столь важного гостя и вышел из-за стола, чтобы встретить Геру подобающим образом. Тот вошел, весь какой-то ссутуленный, с черными кругами под глазами и многодневной щетиной. У Геры было так много работы, что он совершенно перестал следить за собой и мало спал. В руках у гостя Коваленко заметил обыкновенный пакет из супермаркета.
– Герман Викторович, мы по тому делу с убийством француза сейчас заканчиваем писать отчет, и как только все будет подколото и подшито, то я вам этот материал лично доставлю, – отрапортовал Коваленко.
Гера, не дожидаясь приглашения, сел и сказал:
– Сядьте, генерал, я принес вам билет в жизнь вечную.
Тон, которым он произнес эту непонятную и загадочную фразу, заставил генерала безропотно подчиниться, и Коваленко, отдуваясь, сел.
– Все загадками говорите, Герман Викторович, – угодливо рассмеялся Коваленко, – все-то у вас, молодых, неспроста. Завуалированно все как-то.
– Да нет, Иван Иванович, – ответил Гера. – Нам до вас далеко.
С этими словами он вытащил из пакета и поставил на стол перед Коваленко банку с этикеткой «Башкирский мед».
– Мой вам совет, генерал, – вставая, сказал Гера, – прежде чем будете стреляться, отошлите секретаршу домой. Она красивая девочка, ей еще детей рожать, а вы ее испугаете. Плохо может на потомстве отразиться.
– Я! Я! – побагровел Коваленко. – Что это все значит!
– Я тебе сказал, лучше застрелись, а то я тебя, сволочь, заставлю всю эту банку сожрать, и будешь ты издыхать долго и мучительно, – рявкнул Кленовский и, хлопнув дверью, покинул кабинет Коваленко. Секретарша, почувствовав большого начальника, сделала ему глазки, и Гера пригласил ее на ужин.
3
Я выписался из спецклиники лечения неврозов ФСБ в конце декабря 2006 года. В камере хранения я обменял свою пижаму на китайский спортивный костюм и телогрейку – эти вещи мне оставили, в них я поступил сюда, в это здание под Звенигородом из стекла и бетона с бесшумным лифтами и полами. У меня здесь была персональная палата, уход, «прозак» и прогулки три раза в день. Первое время на прогулках я все еще пытался продолжить свой разговор с Иисусом, начатый тогда, у подножия креста на высоком берегу Северной Двины, но Иисус не отвечал мне. Доктор забрал фигурку, подарок Акинфия, и потом сказал, что она где-то затерялась. Должно быть, соврал, подлец.
За высоченным больничным забором была автобусная остановка, и я стал ходить вокруг нее, ожидая автобус или маршрутку до железнодорожной станции. Дальше – электричка, метро, где меня, может быть, не заберут за мой лоховской вид. Я сейчас, наверное, был похож на одного из тех негодяев: на Ровшана или на Джумшута, вот только стамески не было в моем кармане и убивать ею я никого не собирался. Я вообще больше не собирался никого убивать, наверное, поэтому
За спиной послышался звук приближающегося автомобиля. Я обернулся: черный «Мерседес GL» с номерами серии «а…мр», на крыше торчат антенны спецсвязи, левый борт забрызган свежей грязью. Торопились те, кто в машине. Я вдруг представил, что вот прямо сейчас меня убьют. Запросто опустится черное непроницаемое стекло, вытолкнет наружу десяток сантиметров увеличенного глушителем дула, плюнет в меня пулей, и помчится этот «GL» в Москву, а я останусь лежать на остановке с такой же дыркой посередине лба, как у Акинфия. Я молча стоял, ожидая своей участи, из машины тоже никто не выходил. Это противостояние продолжалось несколько минут. Затем задние двери распахнулись, и я увидел Геру и генерала Петю, который гаркнул так, что над соседними деревьями поднялась испуганная ворона и, каркнув три раза, улетела не пойми куда:
– Марк Батькович, с излечением от шизухи тебя! Тебе патент бывшего идиота выдали? Мы за тобой, нам приказано тебя на поруки взять!
– Ага, – просиял Гера, – прыгай в тачку! У нас тут бар и музыка клевая! Сейчас по дороге телок снимем!
– Чего?! А ну отставить телок! – вторично гаркнул генерал, и с дерева осыпался весь лежавший на ветках снег. – Ишь, удумал чего! Марк, ты представляешь, этот хмырь перетрахал в ГУВД всех секретарш, и они теперь все от святого духа беременные!
– Да ладно вам, – я неуверенно улыбнулся, – грешно смеяться над больными людьми.
Они переглянулись:
– Слушай, мы же просто дурака валяем, хотим тебя повеселить после заточения в доме ку-ку, – добродушно пояснил генерал Петя и потянул меня за рукав телогрейки, – это, молодой, а ну хватай его под руку и – в машину. Будет тут на морозе яйцами звенеть. У нас ряс-то ведь нетути, – с издевкой заметил он.
Я полез в машину, устроился поуютнее, генерал Петя взгромоздился на переднее сиденье и всю дорогу сидел ко мне вполоборота, рассказывал последние новости. Вдруг он остановился и хлопнул себя по лбу:
– Гера, где орден-то?
Гера покраснел, сказал, что завтра он все привезет, а сейчас забыл и…
– Опездол, – беззлобно назвал его генерал и обратился ко мне: – Ну, ты как? Мне сказали, что ты в порядке, просто какое-то время еще походишь, как пыльным мешком пришибленный. Это от препаратов для придурков, которые тебе давали. Лучше уж Верещ с его травой, правда?
– Что с ним, – оживился я, – он в порядке?
Гера махнул рукой:
– Да что с ним сделается. Мы ему подарили мотоцикл и попросили Хирурга, чтобы он принял его в свою банду. Верещ теперь тусуется на Мневниках и толкает речуги о вреде наркоты и все такое. Чем думаешь заняться, брат?
– Да, Марк Батькович, просвети нас, – присовокупил генерал Петя.
Я знал, что сейчас они оба примутся громогласно ржать, поэтому, чтобы хоть немного отсрочить минуту своего позора, начал издалека:
– Понимаете, все мои знакомые чего-то достигли. Да какое там «чего-то»?! Они, то есть вы, достигли настоящих высот. А в моей жизни все ненастоящее, даже бабло свое я не нажил, а оно мне просто с неба свалилось. Я хочу, наконец, стать кем-нибудь, и вот… я, кажется, надумал. Я… хочу стать писателем!
Вопреки худшим моим ожиданиям взрыв адского хохота не прогремел. В машине установилась тишина, и слышен был лишь легкий фон шоссе за окном и шорох дворников, которые время от времени включал водитель. Помолчав немного, генерал Петя изрек:
– А что? Идея хорошая.
– Классная идея, – подхватил Кленовский, – зашибись, если у тебя получится.
