— Пусть будет воля твоя, муж мой, — тихо ответила она. — Если ты так решил, я позабочусь, чтобы воля твоя была исполнена любой ценой…
Аврелий взял восковые дощечки[41] и терпеливо принялся составлять новое завещание и множество дополнений к нему, дабы документ было невозможно опротестовать. На этом Гней Плавций, хорошо зная пасынка, особенно настаивал.
Наконец на таблички поставлены печати. Крылатый змей, символ Плавциев, опустился на них, подтвердив последнюю волю завещателя. Затем старый Гней, усталый от горьких переживаний, удалился в свою комнату.
Оставшись наедине с Паулиной, сенатор неуверенно посмотрел на нее.
— Ты не убежден, Аврелий, — заключила матрона.
— Нисколько, — ответил он, покачав головой. — Не верю в оракулов, пророчества и прорицания. И великий Эпикур тоже предостерегал от гаданий, утверждая, что они не имеют никакого отношения к реальной жизни, впрочем, как и сны, которые многие считают посланиями небес… Между нами, Паулина, даже само существование богов мне всегда казалось маловероятным, притом что, как настоящий римлянин, я спокойно клянусь именем Августа и соблюдаю умилостивительные обряды, предписанные древними обычаями отцов. Но это говорит только о моей добропорядочности как гражданина, а не о личной вере. К счастью, в Риме каждый волен верить в какого угодно бога или, напротив, вовсе ни в какого, главное, чтобы не нарушать законы.
— Тебе не кажется, что уж очень скептически ты смотришь на мир? — спросила Паулина. — Будущее покоится на коленях богов, которым оно, конечно же, известно…
— Но они вовсе не спешат поделиться своим знанием с нами. Убежден, Паулина, ты и сама сомневаешься во всех этих прорицаниях, однако предпочитаешь делать вид, будто веришь им, вместо того чтобы подумать о гораздо более страшных объяснениях внезапных смертей, случившихся в вашем доме.
— Что ты имеешь в виду? — спросила женщина слегка дрогнувшим голосом.
— Убийство, моя дорогая, убийство.
— Нет! — вскричала матрона, зажимая себе уши. — Ты и думать об этом не должен, Аврелий! Мы же одна семья…
— Ну и что? — цинично прервал ее сенатор. — Большинство убийств совершается именно в семьях. Где, как не в стенах родного дома, среди людей, живущих бок о бок, возникает самая яростная ненависть, вспыхивают самые жгучие страсти, рождаются зависть, ревность, жадность… Императорская семья — подтверждение этого: сколькие из рода Юлиев-Клавдиев умерли от старости, а сколькие — от кинжала и яда?
— Хватит! — простонала матрона. — Даже подумать не могу, что…
— Нет, ты веришь в судьбу не больше меня, Паулина, и ты не одобряешь решения Плавция! — твердо заявил Аврелий.
— Это верно, — согласилась женщина. — Но он так хочет. Может быть, мои взгляды устарели. Я — старая патрицианка и привыкла думать, что предки важнее потомков. Признаю — Сильвий достоин похвалы, если учитывать его происхождение. Кроме того, я же сама его воспитала, я уважаю его ум, его серьезность, по многим причинам я всегда предпочитала его другим сыновьям Гнея. И я вполне уверена, что он достойно выполнит свои обязанности и будет управлять имением лучше, чем это делал бы никчемный Секунд или мой сын Фабриций, которого интересует только война. Но при всем при этом я не могу забыть, что Сильвий рожден рабыней!
— Времена меняются, Паулина, — спокойно возразил Аврелий. — Нельзя войти дважды в одну и ту же реку. Я сам назначил своими наследниками моих вольноотпущенников.
— И ничего не оставил своей бывшей жене? — поинтересовалась матрона, надеясь, что вопрос не покажется слишком бестактным.
— Совершенно ничего, — ответил сенатор. — Фламиния нисколько не нуждается в моей помощи. Не говоря уже о том, что я не видел ее лет десять и за все эти годы ни минуты не страдал из-за ее отсутствия.
— Как изменился мир со времени нашей молодости… Тогда выходили замуж и женились по любви…
— Ошибаешься, Паулина, — холодно произнес Аврелий. — И тогда тоже все браки совершались ради семейных союзов или политических выгод, да и длились они ровно столько, сколько требовалось людям, так или иначе принимавшим в них участие. Только вот в твоем случае все сложилось по-другому.
— Знатность рода теперь уже ничего не стоит, верно? И все же мы были становым хребтом Рима… Это мы, Аврелий, создали великий Рим.
— Разве какой-то человек оказывается мудрее другого только потому, что его прадед заседал в сенате? Или какой-то солдат становится храбрее оттого, что его предки вместе со Сципионом бились при Заме?[42] Происхождение не имеет значения, Паулина, формирует человека воспитание. Сильвий, например, действительно мог бы стать самым достойным наследником Гнея, если бы, конечно, не постарался помочь богам избавиться от братьев.
— Это исключено, — сказала Паулина, качая головой, — юноша не способен на насилие.
— Нередко наиболее миролюбивые люди носят в себе самые глубокие и сильные обиды и могут внезапно выйти из себя по причинам, которые со стороны кажутся незначительными, — заметил сенатор. — У Сильвия есть только один недостаток: он слишком серьезен. А я никогда не доверяю людям, которые не умеют смеяться. Тебе известно, что он называет отцом одного раба?
— Это Прокул, слуга, который взял к себе его мать, когда Гней уехал во второй раз. Мой муж какое-то время слыл распутным человеком — он мог потерять голову из-за какой-нибудь, женщины, но потом, как правило, она быстро надоедала ему, и он бросал ее. Из-за меня он тоже совершал безумства…
— Но ты еще не надоела ему и, думаю, никогда не надоешь.
— Думаю, ты прав. Подумать только, ведь поначалу я с такой любовью отнеслась к Сильвию… — Разволновавшись, она умолкла.
— А этот Прокул?
— Мальчик привязался к нему. Но теперь, когда Аттик и Секунд мертвы, Гней возложит все свои надежды на Сильвия, и ему придется отказаться от этого сомнительного родственника.
— Мне хотелось спросить тебя… Кто-нибудь еще знал о страшном предсказании до смерти Аттика? — осторожно поинтересовался сенатор.
— Не знаю. Но думаю, Аппиана конечно же рассказала о нем всему свету.
— Двадцать лет назад эти слова мало что значили для нее. Но разве не странно, что она так ревностно хранила память о пророчестве?
— Она была суеверна, я уже говорила тебе.
— Возможно, она поделилась с дочерью.
— Это маловероятно. У Терции в голове всегда одни мужчины. Мне пришлось немало постараться, чтобы сохранялась хотя бы видимость приличия… Тебе наверняка известно кое-что на этот счет, — заключила Паулина, но Аврелий сделал вид, будто не понимает намека.
— Паулина, кто-то сказал, будто Плаутилла Терция — тоже «дерево в саду» и потому может оказаться в серьезной опасности.
— Ты в самом деле веришь в это? — растерялась женщина.
— А почему нет? — спросил Аврелий. — Теперь ведь она — последняя законная наследница Плавциев. Если верить в предсказания, следовало бы серьезно призадуматься.
— Плаутилла тоже… — пробормотала матрона, между тем как сенатор неслышно покинул комнату.
Из перистиля донесся серебристый смех Невии.
Патриций улыбнулся: быстро девушка оправилась от потрясения, пережитого при виде трупа! Аврелий поспешил на ее голос, думая о том, что же ее так позабавило.
Выйдя в перистиль, он замер.
Ухватившись рукой за пилястр и запрокинув голову, Невия покачивалась от смеха, по спине рассыпались спутанные волосы.
