стихи и даже пытался (неявно) подражать Лермонтову. Гениальный поэт не упускал случая подтрунивать над неудачливым дилетантом. Мартынов обижался, порой смертельно. Так дело докатилось и до дуэли. Но это была не первая дуэль Лермонтова.
16 февраля 1840 года на балу в особняке Лавалей на Английской набережной барон Эрнест де Барант, сын французского посланника, упрекнул Лермонтова в том, будто бы он говорил о де Баранте «известной особе невыгодные вещи». Перебранка по этому поводу закончилась дуэлью. Ее виновницей петербургское общество считало Терезу фон Бахерахт, жену секретаря русского консульства в Гамбурге, которая в тот сезон пользовалась в свете огромным успехом. Она была дочерью русского министра- резидента в Гамбурге Г. А. фон Струве. Живя в Петербурге, она активно участвовала в жизни литературных салонов, поддерживала дружеские связи с А. И. Тургеневым и П. А. Вяземским, была светской знакомой Лермонтова. В свете считали, что именно она по неосторожности или легкомыслию донесла до ушей де Баранта некие слова Лермонтова, возможно резкие.
Действительно, после гибели Пушкина Лермонтов недолюбливал французов, приезжавших в Россию «на ловлю счастья и чинов». Известны такие слова: «Я презираю таких авантюристов — эти Дантесы и де Баранты заносчивые сукины дети». Прохладные отношения между Лермонтовым и де Барантом имели свою предысторию: месяца за два до бала у Лавалей Лермонтов был приглашен самим посланником на бал во французское посольство. Дело в том, что де Барант старший был сильно озабочен стихотворением Лермонтова «-На смерть поэта». Посланнику донесли, что Лермонтов будто бы поносит не одного только убийцу Пушкина, но всю французскую нацию. Лично ознакомившись с текстом стихотворения, французский посланник убедился, что там этого нет, и распорядился послать Лермонтову приглашение на бал. Сразу после этого бала секретарь французского посольства барон д'Андре заметил, что между Лермонтовым и де Барантом-младшим возникли натянутые отношения.
Барон д'Андре в письме к посланнику отмечал, что некая «известная дама» могла бы не допустить поединка, будь у нее хоть «доля ума». Имелась в виду именно Тереза Струве (- по мужу Бахерахт). Из-за дуэльной истории она была вынуждена покинуть Россию. В Германии она продолжила литературную деятельность и писала под псевдонимом «Therese».
По другой версии причиной ссоры была девятнадцатилетняя княгиня Мария Алексеевна Щербатова, которой Лермонтов посвятил строки:
Вот как сам поэт, арестованный за участие в дуэли, изложил ее обстоятельства в рапорте своему полковому командиру генерал-майору Плаутину: «Получив от вашего превосходительства приказание объяснить вам обстоятельства поединка моего с господином де Барантом, честь имею донести вашему превосходительству, что 16-го февраля, на бале у графини Лаваль, господин де Барант стал требовать у меня объяснения на счет (будто бы) мною сказанного.
М. Ю. Лермонтов.
Я отвечал, что все ему передано несправедливо: но так как он был этим недоволен, то я прибавил, что дальнейшего объяснения давать ему не намерен. На колкий его ответ я возразил такою же колкостью, на что он сказал, что если б он находился в своем отечестве, то знал бы, как кончить дело. Тогда я отвечал, что в России следуют правилам чести так же строго, как и везде, и что мы не больше других позволяем себя оскорблять безнаказанно. Тогда он меня вызвал, и мы, условившись, расстались. 18-го числа, в воскресенье, в 12 час. утра, съехались мы за Черную речкою близ парголовской деревни.
Его секундантом был француз[26], имени которого я не помню и которого досель не видел. Так как господин де Барант считал себя обиженным, то я и предоставил ему выбор оружия. Он избрал шпаги, но с нами были и пистолеты. Едва мы успели скрестить шпаги, как у моей конец переломился, и он слегка оцарапал мне грудь. Тогда взяли мы пистолеты2. Мы должны были стрелять вместе, но я немного опоздал. Он дал промах, а я выстрелил уже в сторону. После сего он подал мне руку, и мы расстались».
Печальна и предельно любопытна судьба этих пистолетов. Это был великолепный образец дуэльной пары работы дрезденского мастера Карла Ульбриха. Пистолеты принадлежали Эрнесту де Баранту. Невероятное состоит в том, что именно эту дуэльную пару в январе 1837 года взял напрокат у своего друга Баранта кавалергард Дантес. И именно из одного из этих пистолетов был смертельно ранен Пушкин. После роковой дуэли пистолеты были возвращены владельцу и мирно пролежали в дуэльном футляре чуть более трех лет. Таким образом, с вероятностью 50 процентов в Лермотова летела пуля (пущенная французом Барантом) из того самого ствола, из которого тремя годами раньше летел смертельный свинец (пущенный французом Дантесом) в Пушкина.
Когда де Барант закончил дипломатическую службу в России, пистолеты Ульбриха вернулись вместе с ним во Францию. Позже они попали в музей небольшого городка недалеко от Парижа. В годы перестройки престарелый Франсуа Миттеран подарил их приехавшему во Францию с визитом Михаилу Горбачеву. Французский президент не без оснований полагал, что пистолеты, побывавшие в руках двух самых чтимых русских поэтов, являются ценнейшей для русской культуры реликвией. Если бы Горбачев сразу повозвращении в Москву предал бы гласности факт столь необычного подарка, провел бы какую-нибудь яркую акцию, публично поблагодарил бы Миттерана и в его лице Французскую Республику за щедрый дар, пистолеты, скорее всего, остались бы в России, в каком-нибудь из музеев Питера или Москвы.
Но по не совсем ясным причинам Горбачев распорядился спрятать без лишнего шума эти пистолеты в своем сейфе, что его помощник генерал Болдин без лишних слов и сделал. Спустя некоторое время музейные работники французского городка опомнились и, воспользовавшись глухой тишиной в России, подняли шум у себя на родине: по их мнению, президент Миттеран не имел никакого права преподносить кому бы там ни было французскую национальную (?!) музейную реликвию в качестве частного подарка. Чтобы избежать ненужного скандала, Горбачев велел так же тихо пистолеты вернуть.
Сразу после дуэли Лермонтов отправился к издателю «Отечественных записок» Андрею Александровичу Краевскому, который именно в тот день, несмотря на воскресенье, успел доставить цензору
