СЕМЬЯ И КАК В НЕЙ УЦЕЛЕТЬ

будете ловить себя на реакции типа 'ну, это-то ко мне отношения не имеет', стоит именно этот абзац перечитать. Тем более, что про механизмы, происхождение и скрытые цели этой – и многих других – реакций авторы рассказывают просто замечательно.

Так у них получается потому, что на человеческий эмоциональный опыт они не смотрят сверху, мол, я здоров, а у тебя проблемы; твои чувства ненормальнее моих. Их зрение объемно: есть взгляд 'изнутри' (собственные чувства, воспоминания, отношения), есть – 'сбоку' (сравнения, анализ). И есть постоянное установление связей между этими 'точками зрения'.

Кстати, о связях. Эксперимент с искусственным вскармливанием обезьянок проволочными и плюшевыми 'мамками', равно как и другие жутковатые факты, доказывающие фатальный вред преждевременного отделения ребенка от матери, в нашей научно-популярной литературе время от времени встречались. Но никто никогда не слышал, скажем, о молодой неласковой мамаше, в той самой обезьянке вдруг узнавшей бы себя. Себя – девочку, которую ее собственная, вымотанная, мало с ней бывающая, жесткая – ну, почти что 'проволочная' – мать ни обогреть, ни приласкать, ни – тем самым – научить, конечно же, не могла. Факты как таковые могут быть любой степени достоверности и популярности. Если они не связываются с собственным эмоциональным опытом, они так и остаются 'фактами про обезьянку'.

Мы не можем переписать свою историю – ни личную, ни какую-либо еще. Травмы и лишения существуют, и их последствия 'звучат' не одно поколение. Но мы можем попытаться свою семейную историю понять, и сам процесс, в котором пониманию всегда предшествует чувство, меняет многое. Почти все. Не удивительно, что такая психотерапия длится годами: ее цель – распутать уникальный рисунок петель и узлов, не 'порвав' при этом 'нити' – то есть не превысив предел переносимости понимания.

Многие страницы этой книги вызовут у читателя несогласие и даже неприятие: не может быть, это-то господа психоаналитики уж точно сочиняют... И вообще, у нас все не так. Но, уверяю Вас, дело совершенно не в том, правы авторы или нет. Хотя они, конечно, сплошь и рядом правы – то, о чем они толкуют, не вчера открыто, хорошо изучено и прочно укоренилось в науках о человеке. Модель, из которой они исходят, очень авторитетна, хотя есть и другие точки зрения, другие теории и другая психотерапия.

Так вот, дело действительно не в том, правы авторы или нет. А в тех реальных чувствах и воспоминаниях, которые у нас при чтении возникают. В установлении связей между прошлым и будущим; между ребенком, которым был каждый – 'ребенком' внутри нас – и нашими реальными детьми. В возможности своего 'взрослого' опыта сопереживать драме развития, уже понимая, что это именно драма – все 'ружья, висящие на стене в первом акте', в свой черед стреляют. Наконец, в праве не соглашаться с авторами и даже сердиться на них – заметьте, они сами с первой страницы нам это 'дарят'– тем, как непочтительна интонация вопросов непрофессионала к 'ученому доктору'. Так что можно принимать и по-настоящему 'примерять' на себя и свою семью только то, с чем можно себе позволить согласиться. Почти как в настоящей психотерапии.

И тут стоит упомянуть об одном важном отличии 'их' опыта от нашего: о самой обыденности и нормальности обращения к психотерапевту здоровых, в сущности, людей. Взгляните на рисунки: две дамы в кафе судачат о своих психотерапевтах... семья на приеме дружно морочит своего... Само жаргонное 'shrink', которое пришлось перевести как 'вед' (от 'людовед'),– непереводимо: нет эквивалента в реальности, нет и слова. А чтобы термин 'опустился' в слэнг, явление должно быть массовым. Да уже то, что в популярной книжке о психотерапии возможны такие 'кусачие' рисунки, не оставляющие авторам – одному, во всяком случае – никакой возможности укрыться за профессиональным авторитетом, говорит об этом авторитете.

У нас – пока – ив самом деле все иначе. 'Психотерапия относительно здоровых' – грамотная, профессиональная – не стала привычной частью здоровой жизни, 'деталью пейзажа'.

Зато, по счастью, еще сохраняется привычка читать. Читатель, Вас ожидает не легкая прогулка, а серьезный поход. Мы не можем переписать свою семейную историю, но лучше ее понимать – это, похоже, и есть путь к тому, чтобы 'уцелеть'. И это всегда трудно, но никогда не поздно.

Екатерина Михайлова

Пру и Барбаре посвящается

ЗАЧЕМ МЫ НАПИСАЛИ ЭТУ КНИГУ

Джон. Десять лет назад я попал в психотерапевтическую группу. По двум причинам. Во-первых, два года меня'исподтишка гробил грипп, а мой врач перед неприятелем пасовал, после трех полных обследований он, предложив усматривать суть моей проблемы в психосоматике, послал меня... к психиатру. Примерно тогда же дал опасную трещину мой первый брак, и я понял: в одиночку не справлюсь. Честно говоря, в то время, помню, думал, что умственных способностей мне не отмерено, чтобы разобраться в происходящем. Теперь ясно, что и эмоционального опыта – за который спасибо группе – мне недоставало, чтобы решить проблемы.

Конечно же, я не рвался в Чудо-страну 'людоведов': ничто британское – а значит, и предубеждение против психиатрии – мне не чуждо. Но несмотря на скептицизм и – скажу откровеннее – недоверие, я пошел... Руководили группой психотерапевты Робин и Пру Скиннеры – работавшая вместе супружеская пара. В группе было еще семь человек, среди них – еще пары. И вот мы, вдесятером, усаживались в кружок на полтора часа каждый четверг вечерком и вели разговоры... три с половиной года подряд! Люди в группе за это время, разумеется, поменялись: те, кто 'выговорился', уходили, на их место приходили другие.

Примерно через год я почувствовал, что со мной действительно творятся чудеса– за всю свою взрослую жизнь не припомню ничего подобного. Во-первых, после того, как мы немного разобрали 'перегородки' между собой, я заметил, что мы стали держаться намного свободнее, чем обычно люди в обществе, ну, разве двое-трое самых близких друзей видят нас такими. Не хочу затасканных сравнений, но, правда, думал: вот где кино снимать. Хотя вы теперь решите, что я пытался больше наблюдать, а не участвовать. Ничего подобного. Я ушел в общение с головой и в течение нескольких месяцев 'настаивался' настроениями и переполнялся чувствами самыми разными – иногда совершенно незнакомыми и неупра- вляемыми. Я приобрел новый эмоциональный опыт, я открыл кое-что о своей персоне, что даже противоречило сложившемуся в сознании 'автопортрету', я – и это было самое поразительное – понял: беспочвенны некоторые укоренившиеся во мне представления. Начиная с элементарнейших... о мужчине и женщине. Отношения мужчины и женщины я увидел совсем другими, так что задумался: а не баснями ли меня тешили в Уэстон-сьюпер-Мэр?

Сегодня, через пять лет после терапии, с уверенностью скажу: то, что узнал в группе, помогло чрезвычайно. Теперь мне жизнь в радость. Конечно же, в группе от изводившего меня недомогания не осталось и следа, я постепенно расслабился. Думаю, группа научила меня глубже сопереживать другим, и теперь иногда я могу поддержать друзей, как раньше не умел. Кроме того, терапия принесла мне пользу в профессиональном занятии, ведь пройдя опыт группового 'оздоровления', я стал тоньше видеть суть своих ролей на сцене и вообще по-новому взглянул на 'роли', которые люди играют в общении друг с другом, то есть, кажется, разобрался в вещах, прежде совершенно непонятных. Но в чем главная польза, так это в том, что проблемы больше не загоняют в угол, с ними легче справиться – приемы, которые могут их 'порешить', я выучил в группе, так что из столкновений с проблемами выхожу успешней.

За все я страшно благодарен не только Робину и Пру Скиннерам – это само собой разумеется,– я чувствую себя в долгу перед наукой, в последние годы ставшей богаче на десятки идей, разработок, методов по оздоровлению групповых и семейных отношений.

Я думаю, новые открытия 'душеведения' увлекли бы многих. Но люди в о'сновном не видят необходимости, не находят времени, не проявляют желания обратиться к психотерапии. Популярной же книги, рассказывающей о новых подходах к душевному 'оздоровлению', мне до сих пор не попадалось. Поэтому года два назад я и предложил Робину написать такую – для непосвященных.

Впрочем, сейчас, когда мы ее написали, я спрашиваю себя: так ли уж свежи и неожиданны