Невозможно было представить себе, предположить, нафантазировать, увидеть в самом смелом новогоднем сне, что он обратит на меня внимание. Я могла лишь издали наблюдать за ним, вздыхать по нему и обильно заливать слезами пресловутую девичью подушку. Долгими осенними вечерами бродила я под его окнами в надежде на случайную короткую встречу: пройти ли мимо, не поднимая глаз, пробежать ли, задерживая дыхание внутри себя, чтобы не спугнуть, не разозлить удачу, постоять ли молча, ковыряя носком ботинка прелую сырую землю — все равно что, лишь бы это произошло, выгорело, образовалось. Каждый день, как на работу в ночную смену, ходила я туда, к знакомой улице, к заветному дому, к единственному, по-особому светлому, теплому и такому недосягаемому окну. В сентябре был листопад, в октябре зарядили дожди, в ноябре подули ветры, неся в город серые тучи снега, смешанного с песком, туманом, гарью и прелым кислым запахом дальних и еще не заброшенных аулов.
Хотелось больше бывать дома, но мне катастрофически не хватало школьных, крошечных, редких и бедных на впечатления встреч. Можно было всю перемену простоять у входа в его класс и не дождаться, не увидеть, не услышать, не вытерпеть и не почувствовать. И даже ухватив удачу за пышный сверкающий хвост и обмирая от возникновения Алешиного светлого образа на моем скудном горизонте, я тут же разочаровывалась и опускала плечи от его мгновенной пропажи в пестрой, многоликой и такой непроходимой толпе.
Я мечтала встретиться с ним где-нибудь наедине: в темном подвальном помещении, в раздевалке спортивного зала, в черном забытом коридоре, у запасного выхода, в проходном дворе, в опасной подвортне или на узкой и пустынной лестнице обшарпанного малолюдного подъезда. Там, в этой таинственности, сумрачности и безвыходности наши взгляды наконец встретятся, удивятся друг другу и обрадуются.
Но все эти заветные и благословенные места счастье обходило стороной. И мне оставалось только надеяться на чудо, которое не заставило себя ждать.
Был школьный Новогодний бал. Малолеток на него не пускали, только восьмые-десятые классы. Я, вместе со стайкой одноклассниц, самых смелых и продвинутых девочек, стояла у входа в школу под покровом ночи и уже теряла надежду проникнуть в ее недра. Учителя плотным кольцом обступили двери и просеивали всех входящих тяжелыми неподкупными взглядами. Но наши старшие товарищи не оставили нас в беде. Кто-то большой, хитрый и добрый высунулся из окна первого этажа и прокричал: «Эй, сикильдявки, идите сюда, дело есть». Мы гуськом заковыляли на зов. От долгого стояния на морозе коленки в тонких колготках замерзли, губы посинели, и пальцы сами сложились в кулаки в карманах хлипких синтепоновых курток.
— Давай руку, — услышала я чей-то голос из темноты и, не задумываясь, потянулась к нему.
Через пару минут мы все уже были внутри школьной раздевалки.
— Пить будешь? — спросил тот же незнакомый голос, снова обращаясь только ко мне.
— Буду, — тут же согласилась я и, схватив белыми бесчувственными пальцами протянутую бутылку, сделала большой жадный глоток.
Водку мне уже приходилось пробовать, и я не нашла в ней ничего хорошего. Но тут, в кромешной темноте, с мороза и с испуга она не показалась мне особенно противной. Жаркое обволакивающее тепло от нее растеклось благодатно по всем внутренностям и мгновенно ударило в голову.
Девчонки тоже все отпили по глотку и сразу развеселились.
— Тихо, мелюзга! — сказал все тот же загадочный голос. — Сейчас я вас в свет выводить буду.
По поводу света он погорячился. Света как такового на подобных мероприятиях не было. В зале, где проходила дискотека, горели только редкие маломощные прожектора у сцены. С потолка свисал большой, оклеенный зеркальными осколками шар, который слабо вращался, раскидывая по стенам «солнечных» зайчиков. В этой зыбкой, плотной и разгоряченной толпе никакие учителя нам были не страшны. Главное смешаться, рассеяться и стараться держаться поближе к центру, чтобы не попадаться им на глаза. Наши педагоги, состоявшие в основном из пожилых, как правило, незамужних и, в общем, не очень счастливых теток, сиротливо стояли по периметру спортзала, смотрели на нас завистливо, делясь друг с другом впечатлениями. Их ученики, поднабравшись спиртного или наглотавшись таблеток, зажигали перед ними, кто во что горазд.
В те давние времена быстрые танцы еще чередовались с медленными, и громадная разношерстная толпа со строгой периодичностью, по мановению волшебной палочки разделялась на пары и уже организованно топталась на месте под тягучее, изматывающее и вынимающее душу гитарное соло.
В кавалерах я не нуждалась. Во время быстрых танцев они суетились где-то вдалеке, а на медляк оказывались рядом и, почти не спрашивая, клали мне на плечи свои руки и, сгорбившись, повисали, лишь изредка утруждая себя ленивой перестановкой ног.
Неожиданно на меня обратил внимание Игорь Ханов, школьный авторитет по прозвищу Хан. Он был известным в школе наркоманом, второгодником и дефлоратором. Хан сначала наблюдал за мной со стороны, потом подобрался поближе, потом взял меня за руку и потащил куда-то в сторону. Я стала безмолвно, но решительно сопротивляться, Хан оглянулся, остановился, с удивлением на меня посмотрел и вдруг прижал меня к себе с такой силой, что я чуть не задохнулась. Он стоя как будто лег на меня, и мои колени, не выдержав, подкосились под его тяжестью. Какое-то время мы просто топтались на месте, и я ничего не чувствовала, кроме жара от его тела и легкого запаха пота, исходившего из под его поднятых рук. Потом он требовательней и настойчивей стал вдавливаться в меня, и я вдруг, сначала слабо, а затем все явственней и сильней ощутила его мощную и толкающуюся эрекцию. Хан ритмично и медленно в такт музыки двигал бедрами и из-за своего небольшого роста попадал мне точно между ног, в то место, которое никому еще не открывалось, никому еще не принадлежало и ни кем еще не было востребовано. Мне было страшно, неудобно, непонятно, стыдно и одновременно любопытно. Я не знала, что делать, как остановить его и как самой остановиться. Я, отдаляясь, выгибала спину и пыталась ослабить его напор, но не могла отделаться от него совсем, тихо, ненароком, не привлекая к себе чьего-либо внимания.
Хан как будто не замечал моего сопротивления, а может быть именно оно его и заводило. Танец был долгим, пытка, казалось, будет бесконечной. Время шло, но самое страшное не происходило. Я затаилась, Хан молчал.
Музыка кончилась неожиданно, точно оборвалась. Я посмотрела на сцену и неожиданно увидела на ней Алешу. Он стоял на авансцене и смотрел прямо мне в глаза. Хан отстранился от меня и обернулся. И тут Алеша подошел к микрофону и коротко объявил:
— Перерыв пятнадцать минут.
Все недовольно загудели и стали расходиться по углам.
Я, воспользовавшись моментом, ловко вывернулась из ханских объятий и побежала к выходу.
В туалете толпились девчонки. Кто-то подкрашивался, кто-то курил, кто-то просто цедил пиво из банки. Я подошла к раковине и стала ожесточенно и судорожно намыливать руки. Смыв с них несуществующую грязь, я принялась за лицо. Косметикой я почти не пользовалась, и отмыть лицо начисто мне не составило особого труда. Зачем я это делала, я сама не знала. Но, только закончив с умыванием и напившись воды из-под крана, я наконец почувствовала облегчение.
Выйдя из туалета, я отправилась на поиски своих девчонок. Никто из них мне на глаза не попадался, зато я попалась на глаза нашей директрисе. Та уже было насупила брови сурово и пошла мне навстречу, но я нахально отвернулась и, сделав вид, что не вижу ее, быстрыми шагами засеменила обратно в зал.
В зале снова гремела музыка, только на сцене уже никого не было. Музыканты, включив магнитофон, разошлись по своим делам. Я быстро смешалась с толпой танцующих, и когда чья-то рука легла мне на плечо, я не поворачиваясь, машинально вывернулась из-под нее и небрежно бросила: «Я не танцую!» Только потом я оглянулась и встретилась с растерянными близорукими Алешиными глазами.
Все произошло так, как я хотела. Темно, страшно, холодно и опасно. И двое встречаются взглядами. И одна говорит: «Нет», а другой говорит: «Очень жаль»…
После этой странной, неожиданной и незабываемой встречи многое в наших отношениях с Алешей изменилось. Теперь он караулил меня у школы, он провожал меня взглядом, он попадался мне на глаза в самых неподходящих для его пребывания местах. Мы словно поменялись ролями. Это произошло не потому, что мои чувства к нему ослабели, просто я поняла, осознала, проинтуичила, что теперь он должен сделать свой ход. Невероятное случилось и стало очевидным. Но об этом знали только двое.
Прошло еще полгода, прежде чем мы по настоящему познакомились. Еще две длинных одуряющих четверти неуверенности, неизвестности и томления. Я скатилась с твердых четверок на хлипкие тройки.
