клеился, зато невербальное общение было на высоте — прошло от силы полчаса, а его рука уже чувствовала себя свободно под ее платьем, и Анюта, с одной стороны, жутко стеснялась дурацких утягивающих трусов, а с другой — была опьянена собственной смелостью.
Он был проездом в Нютином городке. Для нее случайный любовник всегда будет обозначен местоимением «он», имени его она так и не запомнила.
Они отправились в его гостиницу — дешевую привокзальную, в убогий номер с видом на задний двор, поскрипывающей продавленной кроватью, засаленными обоями и прокуренным ковром. И там, на кровати этой, Нюта вдруг поняла, какую глупость сделала, и даже заплакала от отвращения и бессилия, а кавказец думал, что она плачет от счастья…
И тогда она поняла, что дело не в Васеньке, не в его измене, не в ее, Анютиной, обиде и боли, нет. Дело в ее характере, в том, что она однолюб, и никто на свете не сможет этого изменить.
Никто и никогда.
Ничего особенного.
Ничего, ничего, ничего особенного в ней не было.
Худая как жердь, плоскогрудая, высокая, блондинка.
Уродина.
И вдобавок наверняка дура.
А какие у нее были руки — короткопалые, с широкими ладонями и квадратными ногтями. Такими руками бы картошку полоть, а не обнимать
А глаза какие — пустые, водянистые.
И на шее родинка — большая, выпуклая, противная, серо‑бурая; из нее растет, курчавясь, длинный жесткий волос. Даже сверкающее бриллиантовое колье (наверняка
Хватит.
Она, Полина, сошла с ума.
Это она — круглая дура, плоскогрудая блондинка, жердь с остекленевшими от ревнивой ненависти глазами.
А та девушка была редкой красавицей. Ее не портила родинка, да бриллианты не были ей нужны: она сама была бриллиантом, самой ценной из человеческих пород. Она, эта девушка, заслуживала и чужого счастья, и чужих мужчин. И она была на пятнадцать лет моложе Поли.
Невероятно, сейчас они обе красотки, обе носят дорогие туфли и искоса посматривают на одних и тех же мужчин, а ведь между ними целая жизнь. И когда Полина важно курила папироски в закоулках школьного двора, эта девочка еще отрыгивала молоко на домашний халат своей матери.
— Ты его новая секретарша? — девушка смотрела на Полю внимательно, будто бы приценивалась.
Ее цепкий холодный взгляд, под которым Полине, привыкшей к этому особенному московскому сканированию, хотелось скукожиться и скрестить руки на груди, отметил и холеную кожу, и ботильоны, которые стоили как автомобиль «Ока», и дорогой мобильный телефон на краешке Полиного рабочего стола.
— Я — первый ассистент мистера Лэппера, — в ее тоне было чуть больше надменности, чем требовали правила приличия.
Наглая девушка понимающе улыбнулась, а Полина покраснела. Зачем она это сказала? Продемонстрировала жалкую босяцкую гордость. Не уборщица, а менеджер по клинингу, не парикмахерша, а стилист, не секретарша, а первый ассистент. А надо было просто ответить «да». И дежурно улыбнуться.
— Что ж, надеюсь, у вас хватит ума запомнить, что я пью только зеленый чай сорта «Белая обезьяна», заваренный на воде «Виттель». Без сахара, но с двумя кусочками кураги.
— А вы кто? — Полина уныло решила до конца играть хабалку.
— Я невеста мистера Лэппера, меня зовут Анфиса, — она уселась на диван, закинула одну длинную ногу на другую и лениво вытянула из стопки журналов свежий «Elle». — Предупредите, что я пришла и что мы опаздываем. И не забудьте про чай.
Больше всего на свете Поле хотелось вырвать из рук хамки журнал и со всего размаху опустить двести пятьдесят глянцевых страниц на ее выглаженные парикмахерским утюжком белые волосы. Все дрожало у нее внутри, подступившие слезы просились на волю. Зачем ей такое унижение, зачем ей все это терпеть, на ее банковском счету еще есть деньги, она может послать их всех на три сакраментальных буквы и рвануть куда‑нибудь в Ниццу. Зализывать раны более привычным способом — шопинг, помноженный на двойной виски. И Анюту рассчитать, чтобы не строила из себя доморощенного психолога.
Стоп.
Она не сломается.
Во всяком случае, не так рано. К тому же наглая девица словно ждет срыва. Ее красиво вырезанные ноздри хищно раздуваются, она чует скандал. Естественно, она прекрасно знает, кто такая Поля, кем она Роберту приходилась, что их связывало. Естественно, ее нервирует, что любимый мужчина взял на работу бывшую любовницу. И теперь эта бывшая каждое утро варит ему кофе и щеголяет перед ним в глубоко вырезанных платьях, а проверяя какие‑нибудь бумаги, низко склоняется к его плечу.
Она заглянула в кабинет Роберта.
— Роберт, к тебе пришли. Невеста.
Он рассеянно посмотрел на нее поверх разбросанных по столу бумаг. Полине вдруг захотелось подойти и поправить ему рубашку. Воротничок смялся. Наверное, он, нервничая, задумчиво мял его рукой.
Черт, как же сделать, чтобы его привычки перестали казаться трогательными?
— Анфиса? — его лицо посветлело.
— У тебя так много невест, что требуется уточнение? — подмигнула она. — Что ей сказать?
«Скажи ей, чтобы катилась к черту!»
«Передай, что я решил с ней порвать!»
«Как, опять эта прилипала? Соври что‑нибудь, она мне надоела!»
«Убей ее. Ничего не надо говорить, просто возьми нож и убей ее!»
— Передай, что я сейчас иду. Нам выходить через пять минут, — сказал настоящий Роберт, а не ее глупое альтер эго. — Да, и еще кое‑что. Полина, если ты хочешь на меня и дальше работать, придется соблюдать субординацию.
Она удивленно посмотрела на его спокойное лицо.
— Я предпочел бы, чтобы ты называла меня мистер Лэппер. И обошлась бы без фамильярного юмора. Это первое. Во‑вторых… Ты мне понадобишься сегодня вечером. Тебе придется поехать с нами. Там будет много журналистов, мне надо, чтобы ты распространила среди них материалы о фильме. Я хочу, чтобы мой фильм стал событием, которого ждут.
Однако, вместо того, чтобы распространять пресс‑папки среди журналистов, Полине пришлось распространять шампанское и креветочные канапе среди Анфисы и ее подруг, таких же хищниц, как и она сама. В машине Анфиса ловко извлекла из миниатюрной сумочки плоскую флягу с чем‑то горячительным. Сделала несколько больших глотков, развеселилась, и ей захотелось покуражиться. Унизить Полю перед всеми. Чтобы все видели, что время «московской принцессы» Полины Переведенцевой давно осталось в прошлом и теперь у руля она, Анфиса. А Поля только и может, что ее обслуживать.
— Поль, ты на нее не сердись, она еще ребенок, — отозвав ее в сторонку, попросил Роберт.
— Ничего себе ребенок, двадцать три года. Я в ее возрасте…
— Нашла себе состоятельного старика, — закончил за нее Роберт. — Я знаю. Ну вот такая она. Импульсивная. Выпить любит, но на самом деле добрая, ты не обращай внимания.
— Может, ее наркологу показать? — ласково предложила Поля. — Я могу завтра найти телефончик хорошего врача.
— Не стоит, все не так запущенно. Поль, в общем, мне надо пообщаться с партнерами. На тебе журналисты и Фиска.
