— Он у вас клоун или чудак? — спросил Сергей у Надежды Андреевны, когда стих шум одобрения.
— Он у нас… Юрий Иванович. Чем он тебя удивил?
Надино «ты» Сергею понравилось.
— Да ничем, собственно. Подумаешь, конституцию на севрюжину с хреном перемножил.
Шут с ним. Извини, можно тебе задать вопрос? — Он тоже отбросил церемонии: — У тебя старшей сестры нет, Любой зовут, Любовь Пал-лной? — Сергей невольно произнес Любушкино отчество на свой, особый, полузабытый манер. — Работала когда-то пионервожатой в…
— Нет, — Надя пожала плечами. — Ни сестер, ни братьев.
— Ну, может, дальняя родственница какая-нибудь? — И неожиданно спросил, когда Надежда Андреевна отрицательно покачала головой: — Ты в горной речке ночью купаться любишь?
— Бр-р… Холодно, наверное. — Надя передернула плечами. — С кем-то ты меня путаешь. Я это я. А вот ты кто?
— Я, вообще-то, наследник русского престола инкогнито…
— Как, говоришь, твоя фамилия?
— Лобанов. И говорю, и есть. А что, какие-то сомнения? Паспорт я в тайгу не захватил.
— Сомнение — катализатор познания, — изрекла Надежда Андреевна и усмехнулась: — А тебе сомнения чужды?
Подумав, Сергей сказал:
— Интересный у нас получается разговор. С подтекстом. Лобанов я, Сергей Николаевич, не Сидоров, не Зуев, не Иван Ботхихарма. Хотел подышать свежим воздухом, угодил на именины в психолечебнице, друга моего, вон, дева какая-то охмуряет, а я… домой хочу.
— Домой, к жене и детям, — подхватила Надя.
— Пардон, но таковых не имею. Вернее, они есть, но в то же время как бы и нет, — объяснил Лобанов.
— Случается. А раз так, куда торопиться? Может, тебе здесь понравится. — Надя испытующе поглядела на него. — Здесь для многих дом.
— ДОМОВИНА ваша? Нет, не для меня.
— Зачем так мрачно? Ну, большой дом, запущенный, не слишком уютный. А так — ничего, живем вот.
— Как же все-таки правильно? А то у вашего Александра Иннокентьевича дикция плохая.
Надя пожала плечами. — Каждый сам решает.
— Не пойму, — сказал Лобанов помолчав, — что за кошки-мышки? То ли ты меня дразнишь, то ли провоцируешь?
— А ты зачем прикидываешься, что тебе на все наплевать?
— Ну, как на все?.. Вот солтиссон, вкусный, наверное…
— Мясо не трогай! — Надя хлопнула Сергея по протянутой руке. И добавила мягче: — Я не ем, и ты не смей.
— Дамские капризы, — буркнул Лобанов. — Хорошо. Можешь ты мне толком объяснить, где я и что здесь происходит?
— Предположим, нет.
— Не можешь или не хочешь? Государственная тайна?
— Ты не поймешь. Да может… я и сама не все понимаю.
— Ладно, тогда я скажу. — Лобанов помолчал: — Дела у вас тут обстоят плохо.
Снаружи разгром, внутри — свалка с нечистью. Псих какой-то или проходимец со своей природоохраной за главного. Что это он про четвертую группу крови плел?
Какие ублюдки? Редкая группа, но что из того?
— Всегда же кто-то виноват…
— А-а, рыжие? Понятно… Дальше. Народ кругом какой-то… несообразный. Как на вокзале. Они все что — с корабля на бал? Чей бал? Кто его правит? Занятный у вас тамада. — Сергей начинал горячиться. — Теперь возьмем пресловутого Зуева. Одни его ждут, другие — как черт от ладана. Он кто, архангел с огненным мечом? Придет и это зазеркалье в обратную сторону вывернет? Бог ему в помощь. Но ты правильно заметила. Мне-то какое дело? Что ты от меня хочешь?
— Разве я о чем-то просила?
— Нет, но я чувствую. А я, понимаешь, человек такой, посторонний, с женой в разводе, сына не воспитываю, выпить люблю, ни на одной работе долго не задерживаюсь, потому что с начальством лаюсь. Негармоничная, одним словом, личность.
— Что-то незаметно, чтоб много ты нынче пил.
— А не пьется как-то у вас. Как-то тут и без питья дури хватает. А я этого не люблю.
— Все же тебе равно…
Лобанов усмехнулся.
— Может, и не все… Но хочешь начистоту? Просто я ни во что здесь не верю. — Он покрутил в воздухе указательным пальцем. — Знаешь, на что это все похоже?
— Ты вокзал упомянул.
Лобанов кивнул.
— Допустим. Этакий железнодорожный узел, развязка. Отсюда — каждому по своей ветке: кому в рай, кому в ад.
— Чистилище?
— Ну, можно и так сказать. Современный такой вариант, с учетом достижений «энтээр»’. Вот возьми вояк. Вишь, сколько их тут! Они что, Родину от супостата защищали? Они в разных южных краях черт знает чем занимались. А какая их в том вина, если приказ и присяга? Если ими удобнее всего дыры в преисподнюю затыкать?
Так куда их, в геенну огненную? Несправедливо. Пусть поболтаются пока, водочки попьют, с дамами пообщаются, а там видно будет.
Лобанов делал вид, что шутит, но Надежда Андреевна спросила серьезно:
— А эти, стриженые? Тот, в красном пиджаке, например, которому твой друг помешал. Тоже без вины виноватые?
— Вот этих терпеть не могу. Беспредельщина. Ни человеческих, ни воровских законов не признают. Но знаешь, они ведь тоже не стрижеными родились. Плесень на гнилом пне растет. Вот и они… выросли. Потом кто-то на пулю нарвался, кто-то на нож, один — за дело, другой — по чужой запарке. Так что пусть тоже покантуются, пока не разъяснится, отчего пень сгнил..
— Экий ты… антропофил. И неосектант в придачу, — не унималась Надя. — Чистилище, «энтээр»…
— Как сказать, — не согласился Сергей. — Помнишь рассказы переживших клиническую смерть? Черный коридор, в конце — свет, долетаешь — встречают покойные родственники, ну и тому подобное. Только все это чушь собачья, — неожиданно отрезал он. — Царство Аида, Валгалла, астральные уровни… Ничего этого, — Лобанов повел перед собой руками, — и никого — объективно не существует. Влипли мы с другом в большую неприятность. Может, поезд с рельсов сошел или террористы бомбу подложили. Полеживаем сейчас в реанимации, люди в белых халатах за нашу жизнь борются. Или не борются, мы страховые полисы дома оставили. Но это не важно. Если это и чистилище, так не то… которое опиум для народа. Назовем его — чистилище собственной души. Ложная реальность, иллюзия материализации подсознания. Для человека Вселенная — совокупность ощущений. Кончились ощущения — распалась Вселенная. Но если ты застрял где-то между жизнью и смертью, происходит подмена. Ты сам начинаешь творить мир. А уж какой — это зависит от того, что у тебя за душой, как говорится. А за душой у нас… ну, вот это, наверно, и есть: пожрать, выпить на халяву, девочки, страшилки, которых сами наплодили, юрии ивановичи всевозможные. Оно ведь и в жизни так. Страшненькая жизнь у нас. Нам ее что, марсиане устроили? Тоже ведь… материализация. Наших собственных страхов, злобы, безверия. Историческую неизбежность, мышление и психологию социума я отрицать не стану. Но, знаешь, это как плавильная печь. А руда — душа человеческая. Что в ней содержится, то печь и выплавит.
