восемнадцать. В следующем месяце собираюсь отправить в вечернюю школу; подучится английскому, а там уж посмотрим, к чему душа у нее лежит.
— Как бы она не подыскала себе паренька и не выскочила замуж прежде, чем вы успеете оглянуться, — изрек Рэлстон и рыгнул.
— Может, и так, — вздохнул мистер Розалес. — Знаете, тут настолько лучше жить, чем в Мексике, что люди не особенно заботятся о том, чтоб добиться истинного успеха. Находиться здесь — одно это куда больше, чем все, о чем они когда-либо мечтали. Они довольны уже тем, что вкалывают где-нибудь на автомойке или швейной фабрике. Только я думаю, этой девочке ума не занимать, ее ждет лучшая участь.
Пока они обедали, девушка еще трижды подходила к их столу, но по-английски больше не заговаривала.
Перехватив взгляд Сержа, которым тот ее провожал, Рэлстон сказал:
— Восемнадцать лет. Что ж, уже совершеннолетняя, закон ничего не имеет против.
— Шутишь. Я что, похож на детсадовского налетчика?
— Девчонка что надо, — сказал Рэлстон, и Серж понадеялся, что тот не станет раскуривать сейчас одну из своих дешевых сигар. В машине, с опущенными стеклами, это было еще терпимо, но здесь… — Мне она напоминает молодую Долорес Дель-Рио, — сказал Рэлстон, насылая на него через стол два тяжелых облачка дыма.
Никакая она не Долорес Дель-Рио, думал Серж. Но есть в ней нечто такое, что сделало Дель-Рио любимицей Мексики, предметом благоговения миллионов мексиканцев, изредка или хотя бы раз видевших ее на экране; да, и в ней это есть — тот же взгляд мадонны.
— Как твоя фамилия? — поинтересовался Серж, когда она подошла к ним напоследок, чтобы подлить свежего кофе. Он знал, что полицейские, отужинав бесплатно, дают на чай монету в двадцать пять центов, но на сей раз сунул под тарелку в три раза больше.
— Mande, senor? <Что вам угодно, сеньор? (исп.)> — спросила она и обернулась к мистеру Розалесу, но тот был занят с клиентом за стойкой.
— Твоя фамилия, — тщательно проговорил Рэлстон. — Мариана que?
— А-а, — она улыбнулась. — Мариана Палома.
Потом увернулась от настойчивого взгляда Сержа и захватила с собой на кухню тарелки.
— Палома, — повторил Серж. — Голубка. Ей это подходит.
— Обычно я ем здесь раз в неделю, не чаще, — сказал Рэлстон, не сводя с него любопытных глаз. — Нам ведь не хотелось бы разорить дотла это славное местечко слишком частыми бесплатными обедами, а?
— Не беспокойся, — быстро ответил Серж, включаясь в игру. — Это твоя кормушка. Если я и зайду еще сюда, так только с тобой.
— Что касается девочки — это твое личное дело, — сказал Рэлстон. — Хочешь — ходи к ней по выходным. Но мне бы не понравилось, если бы кто-то пустил под откос холявку, которую я возделывал да лелеял годами. Поначалу хозяин брал с меня полцены, а нынче — вообще ни гроша.
— Не беспокойся, — повторил Серж. — И, Бога ради, эта девчонка вовсе меня не занимает, вернее — не так сильно, чтоб… Знаешь, у меня и без того с бабьем дел по горло, чтобы обучать еще какого-то младенца английскому языку.
— Эх вы, холостяки, — вздохнул Рэлстон. — Мне бы ваши проблемы.
Подыскал уже кого-нибудь на сегодняшний вечер? Ну, когда смена закончится?
— Да есть одна, — ответил Серж без всякого энтузиазма.
— А подружка у нее имеется?
— Вот чего не знаю, того не знаю, — улыбнулся Серж.
— Как она выглядит? — хитро покосился на него Рэлстон. Не удивительно: утолив томления желудка, он оказался во власти новых желаний.
— Блондинка, волосы как светлый мед. А ниже все — сплошная задница, — ответил Серж, в точности описав Марджи, живущую в том же доме, что и он, на верхнем этаже. Хозяйка уже предупреждала его быть поосторожнее и вести себя не так шумно, когда он выходит по утрам из чужой квартиры.
— Натуральная блондинка? И впрямь как мед, а? Не крашеная? — произнес Рэлстон глухим голосом.
— А что это такое — «натуральная»? — спросил Серж и подумал: по-своему да, она и впрямь достаточно естественна, да и какая разница, если искрящаяся прическа — всего лишь плод парикмахерского искусства? Все, чем крашен мир, так или иначе подцвечено или преображено толковым мастером своего дела. Приглядись, и ты всегда поймешь, как делается красота. Только кому это нужно? Марджи была вполне «натуральна», он это не раз ощущал.
— Чем еще занимается холостяк, кроме как укладывает к себе в постель все, что плохо лежит где- нибудь в другом месте? — спросил Рэлстон. — Ты счастлив, что один?
— Не нужен даже никакой сосед, готов сам нести все расходы. Мне нравится быть одному.
Серж поднялся первым и обернулся, ища глазами девушку, но безрезультатно: она была на кухне.
— Buenas noches <доброй ночи (исп.)>, сеньор Розалес, — окликнул Рэлстон хозяина.
— Andale pues <приходите еще (исп.)>, — крикнул тот, перекрывая шум играющей пластинки: кто-то включил автомат.
— Телевизор часто смотришь? — спросил Рэлстон, когда они вновь сидели в машине. — Я чего любопытствую — как раз сейчас мы не слишком ладим с моей старухой, так что неизвестно, чем оно у нас с ней закончится.
— Вот как? — сказал Серж, искренне надеясь, что Рэлстон не станет докучать ему длинным отчетом о своих супружеских неурядицах. Это и без него уже неоднократно делали в долгие часы дежурств слишком многие из тех, с кем Сержу доводилось работать в патруле. Сегодня, в тихий будний «экваторный» вечер, когда до следующей зарплаты народу оставалось ждать столько же, сколько прошло с предыдущей, когда никто еще не успел получить пособия, а от последнего уцелели жалкие гроши, — сегодня, когда народ был трезв, хотелось покоя. — Пожалуй, читаю много, в основном романы. Раза три-четыре в неделю играю в гандбол в академии. Хожу в кино, немного смотрю телевизор. За какие только плутни я не брался! Не одни лишь кутежи, ты не думай. — И тут он снова вспомнил Голливуд. — Во всяком случае, с этим уже покончено. Все приедается на свете…
— Возможно, мне придется проверять это на личном опыте, — сказал Рэлстон, ведя машину к Холленбекскому парку.
Серж достал из-под сиденья фонарик и положил его рядом с собой. Чуть увеличил громкость радио, полагая, что с динамиком Рэлстон соперничать не решится, хотя и был уверен, что выслушать тираду семейного человека ему все-таки предстоит.
— Четыре-Фрэнк-Один, прием, — сказал Серж в микрофон.
— Если правильно разыграешь карту, может, тебе и удастся заманить маленькую Долорес Дель-Рио к себе в конуру, — сказал Рэлстон, не дожидаясь, когда оператор подтвердит, что услышал их. Началось медленное и вялое патрулирование района к востоку от парка, где за последние несколько недель хорошенько поработал какой-то вор-домушник. Еще прежде они решили, что после полуночи пешком обследуют улицы, похоже, иного шанса поймать домушника не было.
— Я же говорил, младенцы не по мне, — сказал Серж.
— Может, есть у нее двоюродная сестричка, жирная тетушка или кто еще.
Так я готов. Моя старуха дала мне от ворот поворот. А для сочной тетушки я отрастил бы длинные усы, как у того типа, что играет во всех мексиканских фильмах, как его?
— Педро Армендарис, — машинально ответил Серж.
— Ага, он самый. Такое впечатление, будто он ждет тебя в любой здешней киношке. Он и Долорес.
— Когда я был пацаном, они уже тогда считались суперзвездами, — сказал Серж, бросив взгляд на безоблачное небо, сегодня лишь самую малость закопченное смогом.
— Правда? Ты ходил на мексиканские фильмы? А я думал, ты испанского не знаешь.
