на тебя особого внимания. Наверное, она считает меня придурком, и кто знает, думал он, наблюдая за улицей, какие у нее еще причуды, страшно даже представить, подумал он и взял тряпку, чтобы немного прибраться за стойкой.
В девять часов пришел Эрвин, его шеф, а с ним пришла суета.
– Эх, парни, парни… – бормотал он, делая себе мятный чай с молоком, эта его привычка раздражала господина Лемана сильнее всего, а у Эрвина было еще много странностей, которые могли раздражать. – Парни, парни… – повторил он и вздохнул.
Эрвин был шваб до мозга костей и вместе с тем патриот Кройцберга. Он жил тут с незапамятных времен и за все эти годы выстроил небольшую кабацкую империю, простиравшуюся от Йоркских мостов до Силезских ворот. Недавно он попытался экспериментировать с барами в Шёнеберге,[9] но «там все по-другому», сказал он господину Леману, «там все не так просто, там нужно предлагать что-то особенное», и в этом, по мнению господина Лемана, был весь Эрвин. Говорили, что пятнадцать лет назад, когда Эрвин был еще студентом, он получил небольшое наследство и сделался владельцем своего первого бара, это был «Обвал», то есть бар, в котором теперь работал господин Леман, и затем стал постепенно, с помощью умело подобранной команды из студентов, развивать местный общепит. Ходили слухи, что он миллионер, однако он практиковал стиль жизни человека, живущего на пособие.
В данный момент Эрвин выглядел очень озабоченным, он стоял, небритый и с жирными волосами, прихлебывал свой мятный чай с молоком, тер мешки под глазами и повторял:
– Эх, парни, парни…
– Эрвин, – спросил господин Леман ободряющим тоном, – что случилось?
– И не спрашивай, – ответил Эрвин.
– Что ты вообще здесь делаешь? Верена что, заболела?
– Они все дурью маются. Мигрень у нее, видите ли. Она не переносит такую погоду. Будто ей нужно со мной сексом заниматься.
– Хм, – осторожно произнес господин Леман, которому однажды довелось заниматься с Вереной сексом. – Вполне может быть. У многих голова болит от такой погоды.
– А я? Кто меня спросит, не болит ли у меня голова? – Эрвин замолк, сделал музыку погромче и продолжил уже более тихим голосом. – Народ хавает слишком много наркотиков, вот что я тебе скажу, – произнес он заговорщицким тоном.
– Верена-то не хавает.
– Да что ты знаешь, – сказал Эрвин. – Ты ничего не заметишь, даже если у кого-то из носа кокаин посыплется. Знаешь, кто ты такой, господин Леман?
– Слушай, комбинация из обращения на «ты» и «господина Лемана» – это самое ужасное, что только можно себе представить, – сказал господин Леман, – так к людям обращаются только деревенские полицейские.
– Ты ископаемое. Ты приходишь на вечеринку и думаешь, ух как тут всем весело. И ты понятия не имеешь, что на самом деле происходит. Ты наивен как дитя.
– Да ладно, Эрвин, что за чушь.
– Кстати, что это за музыка играет? Это ты поставил?
– Без понятия, – ответил господин Леман, который до сих пор вообще не обращал внимания на музыку. Звучала музыка в стиле «бум-бум» без вокала, а не традиционный здесь рок. Господину Леману было все равно, музыка ничего ему не говорила, по его мнению, в барах она играла только для того, чтобы люди могли спокойно орать друг на друга. – Я в этом ничего не понимаю. Это поставили еще Сильвио и Штефан.
– Я же говорю, что голубые всегда в авангарде. Это эйсид-хаус, господин Леман.
– Меня зовут Франк.
– Это новый стиль. И тут все дело в наркотиках, темнота. Один мой приятель был недавно на такой вечеринке в Шёнеберге, они продолжаются два-три дня без перерыва, и они там все валяются в своем говне и трахаются.
– Слушай, Эрвин, это же бред, – сказал господин Леман. – Вообще, к чему ты это рассказываешь?
– Франк! – Эрвин поднял указательный палец.
– Погоди минутку, – сказал господин Леман, которому это было вообще-то совсем неинтересно.
Снаружи народу прибавилось, люди уже не находили мест за столиками, некоторые заходили внутрь, другие стояли на улице с пивными бутылками в руке или садились на автобусной остановке. Господину Леману нужно было сначала обслужить несколько человек, терпеливо ждавших у стойки. В «Обвал» ходила воспитанная публика.
Эрвин мрачно кивнул и ничего не ответил.
– Надо прогнать их с остановки, – вдруг громко сказал он и спрыгнул с высокого стула у стойки, на котором сидел. – А то у меня опять будут неприятности с участковым.
– Может быть, они ждут автобуса, – предположил господин Леман, откупоривая бутылки и взимая за это деньги.
– Скажи это транспортному управлению, – ответил Эрвин, – участковый говорит, что они уже жаловались. Мне что, дожидаться, когда они закроют заведение?
– Боже мой, да не парься ты, Эрвин! – сказал господин Леман. – Ты слишком много нервничаешь. Может быть, ты слишком много работаешь?… – Это был идеальный способ сменить тему.
Но Эрвин не поддался искушению:
– Они снова проводят облавы, в Шёнеберге закрыли «Дыру» из-за наркотиков.
– Так то Шёнеберг, – примирительным тоном сказал господин Леман. – В Кройцберге разве что травку курят.
– А весь этот спид,[10] – перекрикивал Эрвин музыку в стиле «бум- бум», господин Леман делал ее все громче и громче, – ты что думаешь, спид в Кройцберге никто не употребляет, не говоря уже о коксе, ты что думаешь, они тут ни у кого ничего не найдут, если проведут облаву?
Заведение все больше заполнялось людьми, требовавшими напитков, теперь даже Эрвин это заметил и начал работать. Но работа не мешала ему, к неудовольствию господина Лемана, продолжать свои словоизлияния, хотя и во фрагментарной форме:
– А все эти торчки… И эта новая штука, экстази… Все эти дизайнерские наркотики…
Господин Леман больше не слушал. По его мнению, единственная проблема Эрвина заключалась в том, что тот каждое утро читал «Шпигель» и слишком серьезно воспринимал прочитанное. На улице запахло грозой. Какие-то люди сегодня чудные, суетливые какие-то, подумал господин Леман. От расположенной по соседству пожарной станции донесся вой сирены, замерцали синие мигалки, поднялся ветер, он закружил на улице пыль и мусор и начал дергать маркизу.
– Эрвин, – перебил господин Леман своего шефа, который по-прежнему бормотал что-то про наркотики и про то, что скоро закроют все его бары, – Эрвин, я пойду уберу маркизу.
– Да-да, – прокричал Эрвин, который как раз налил себе первый за сегодня специальный бренди, как он его называл, – хорошая мысль. Ты просто клад, господин Леман! – Он поднял рюмку и выпил за здоровье господина Лемана.
Господин Леман принес с кухни длинную рукоятку и вышел наружу. Пока он закручивал маркизу внутрь, упали первые капли дождя, и люди, которых он в этот момент лишал крыши над головой, весело запротестовали. Потом полило как из ведра и все рванули в бар, кроме господина Лемана, который продолжал крутить рукоятку, и тех, кто, забившись под навес автобусной остановки, дружными криками подбадривал его. Когда господин Леман наконец закончил и вернулся в бар, он промок насквозь, и Эрвин сразу начал его опекать:
– Эх, парни… ты же не можешь так работать. Ты же весь размок. Сейчас я принесу тебе сверху футболку. – После развода с женой Эрвин жил практически прямо над «Обвалом», поэтому это был единственный бар, в котором он сам работал. Специальный бренди пошел ему на пользу, теперь Эрвин выглядел менее напряженным. – Сначала выпей немного. – Он взялся за бутылку со специальным бренди, на которой значилось его имя.
