В Соединенные Штаты я приехал на гастроли по линии Госконцерта, насколько мне известно, первым из советских эстрадных артистов. Я взял с собой небольшой инструментальный состав из четырех человек, а участником и ведущим программы пригласил Владимира Винокура. В Советском Союзе он тогда уже «набирал обороты», а в Штатах его никто не знал. Быть с ним в одной поездке — удовольствие: Володя прекрасный попутчик и хороший друг.
Импресарио наших гастролей был ныне известный Виктор Шульман, в прошлом певец. Прилетели мы за несколько дней до начала концертов, чтобы было время адаптироваться из-за большой разницы во времени. На эти дни Шульман поселил нас у себя, сэкономив таким образом на гостинице. Гастролировали мы по большим городам — в Нью-Йорке, Чикаго, Сан-Франциско, Лос-Анджелесе, — там, где жило уже немало русских эмигрантов и первой, и второй, и третьей, уже нашего времени, волны. Залы были разными, но самым большим был, конечно, нью-йоркский «Медисон Сквер Гарден».
Я выходил на сцену со своим привычным приветствием: «Здравствуйте, дорогие друзья…» Поначалу для публики это был своего рода шок. Некоторые начинали плакать от этих таких обычных слов: для них было неожиданным это мое приветствие. Дело в том, что эмигрантов из Советского Союза считали тогда чуть ли не предателями Родины. Поэтому наших артистов предупредили, чтобы сторонились их. Тот же Виктор Шульман говорил своим знакомым: «Не вздумайте вести Магомаева на Брайтон, там его сразу атакуют его поклонники, выходцы из Союза». Так что наши артисты держались подальше от бывших своих соотечественников. И вдруг выходит на сцену Магомаев и называет их дорогими друзьями. Но то мое обращение было естественным, невольным — я его не программировал заранее. Теплота отношений на тех наших концертах была удивительная…
Вернувшись с первых гастролей по Соединенным Штатам, я поделился своими впечатлениями об этой стране в большой статье, опубликованной в «Советской культуре». Сегодня, когда в Америке побывало немало наших людей, когда о ней столько написано, вряд ли стоит рассказывать о тех первых моих впечатлениях. Расскажу лучше о некоторых встречах, в частности, с Аркадием Шабашовым, который руководит оркестром на Брайтоне. А когда-то он играл у нас в оркестре. Жена Аркадия и ее сестра поют дуэтом — это известные сестры Роуз, певицы-близнецы, настолько похожие, что различить их трудно…
Оказался в Америке и еще один наш знакомый — Ефим Шубенцов. Ефим — экстрасенс. Первой с ним познакомилась Тамара — у себя в поликлинике Большого театра. Она пришла на прием к своему врачу, где в это время находился Ефим. Прямо в кабинете он «снял» головные боли у другого врача — женщины- ларинголога. В то время в ее доме шел ремонт, и она, видимо, надышалась запахом краски и лака, отчего у нее и начались головные боли, продолжавшиеся несколько дней. Врачи не могли ей ничем помочь, а Ефим сделал это мгновенно.
Удивленная, Тамара попросила Ефима тут же попробовать помочь и ей: у нее тогда были осложнения с трахеей и связками. Ефим стал делать свои пассы, и Тамара сразу почувствовала, что ей легче петь. Результат хоть и был налицо, но все равно поверить во все это было трудно. В то время мы только слышали о Джуне, о ее почти сверхъестественных способностях, но чтобы вот так увидеть перед собой человека, тоже обладающего чем-то подобным…
Тамара пригласила Ефима к нам в гости. Бывая у нас дома, он продолжал поражать нас своими способностями. Например, когда ему дали в руки фотографию дяди Джамала, естественно, не говоря, кто это, он сразу сказал, что этот человек уже умер, и умер от инсульта… Потом мы подали ему ноты одной песни, которые лежали в плотной кожаной папке. Ефим поводил над папкой рукой и прочел название песни: «Жизнь моя — моя Отчизна».
Но окончательно я уверовал в Ефима Шубенцова после такого случая. У нас дома он «снимал» давление у одного из наших друзей — музыканта Бориса Афанасьева. Борис сидел в кресле, Ефим — напротив него, а я оказался как бы за спиной Бориса. Видимо, когда Ефим «сбрасывал» с нашего друга давление, воздействие его энергетического поля спроецировалось на меня. Борису стало легче, а у меня к вечеру тоже понизилось давление, которое до этого было нормальным. Померили — 80/40. Ниже некуда. Я так плохо себя чувствовал, что пришлось лечь в постель.
Тамара срочно позвонила Ефиму, рассказала, что со мной происходит. Кончилось тем, что он попросил меня взять телефонную трубку, что-то там сказал, возможно, что-то и сделал на расстоянии — и мое давление пришло в норму.
Зато в другом случае Ефиму не удалось со мной ничего сделать. Он предложил Тамаре, которая до этого немного курила, отучить ее от этой привычки. Подробности его манипуляций приводить здесь не имеет смысла, важно только, что после этого Тамара даже не может смотреть на сигареты и не выносит запаха дыма.
Я же курил и курю очень много. Ефим предложил и у меня вызвать устойчивое отвращение к табаку. Но у него ничего не получилось: в отличие от Тамары я не поддаюсь внушению. Ефим так и сказал мне, что мое энергетическое поле равно по силе его полю, и поэтому он чувствует мое сопротивление и не может его преодолеть…
Теперь Ефим Шубенцов отучает от курения американцев…
Мне привелось не раз посещать Соединенные Штаты и в связи с работой над книгой о Марио Ланца. Теперь, когда книга написана и издана и все трудности позади, можно вспомнить о том, сколько всего было на ее пути. У нас в стране материалов для книги о Марио Ланца было явно недостаточно. Когда-то, еще до своей стажировки в Италии, я смог прочитать лишь небольшую переведенную книжечку о нем, которую мне дал Владимир Атлантов. Читал я также редкие публикации об этом певце, появлявшиеся у нас. Но полной картины жизни великого Ланца, которого Ар-туро Тосканини назвал величайшим голосом XX века, у меня пока не было. Зато когда я на радио провел цикл из пяти передач, посвященных творчеству Марио Ланца, и поделился со слушателями своими планами написать книгу о нем, на это откликнулось немало бескорыстных помощников. Они предоставили мне различные материалы, которые бы я мог использовать в своей работе.
Среди тех, кто помог мне, был и мой швейцарский брат Кемал, о котором я уже не раз с признательностью говорил на страницах этих воспоминаний. Благодаря ему стали возможны мои поездки в Соединенные Штаты для сбора материалов.
С особой благодарностью вспоминаю филадельфийца Винсента Де Фини, одного из преданных почитателей и хранителей памяти о Марио Ланца. Сам Винсент из простых работяг: его делом была ночная работа — развозить по киоскам газеты и журналы. Хотя он типичный итальянец, но уже «американского разлива». Его итальянский язык оставлял желать лучшего: я, хорошо знающий язык, понимал мистера Де Финн с трудом.
Он пригласил меня к себе, и я был поражен видом его квартиры: какие-то блестящие побрякушки, статуэточки… Настоящая красивая барахолка… Но когда я увидел, сколько им собрано материалов, связанных с именем Ланца, то понял, что у этого работяги явный дар коллекционера-изыскателя. Его увлечение перекрывало незатейливость его основного занятия. Де Финн показывал мне атрибуты одежды своего кумира: вот в этом пиджаке Марио снялся в таком-то голливудском фильме, вот эта шляпа-борсолино из «Серенады большой любви», а этот роскошный галстук из фильма «Великий Карузо»… Все это стоило коллекционеру немалых денег: ведь вещи знаменитых людей, как правило, покупаются на аукционах…
А диски с записью голоса Ланца! Винсент собирает их по всему миру. Он очень обрадовался пластинкам, изданным в Советском Союзе, которые я ему подарил. Я решил преподнести ему и те пластинки Ланца, которые купил в свое время в Италии. Они очень удивили Винсента — их в его коллекции почему-то не было. А еще я увидел афиши, фотографии…
Винсент Де Фини показывал мне все это свое богатство и веером раскладывал на полу. Картина была внушительная, даже с какой-то долей мистики: на нас в тысячу лиц и глаз смотрел великий тенор в разных своих обличьях и облачениях. Вот он совсем юный, вот красавец-мужчина в военной форме, вот джентльмен в смокинге, вот в пышном наряде героя-любовника, вот в рубашке-апаш рядом с очаровательной кинозвездой Зазой Габор. А вот он в спортивной форме и боксерских перчатках в агрессивной наступательной позе; вот на концертной сцене, а вот дома, у камина… Марио в одиночестве и Марио в окружении своих прелестных детей, матери и жены, отца и деда…
Я был заворожен увиденным. Но меня тут же взяла оторопь — сколько же я должен буду выложить денег, чтобы приобрести хоть что-то из этого коллекционного роскошества? Хотя бы что-то…
Но наша общая любовь к великому певцу упростила дело. Винсент, милейший человек, подарил мне
