людьми, дал вам свободу, дал землю, дал право учиться: учись, трудись, достигай хоть должности министра: это ли не величайшее благодеяние?
Но думали ли вы о том, почему нашему батюшке Царю Александру II-му Бог помог так мирно, спокойно, без потрясений, без всякой смуты совершить такое великое дело? В других государствах освобождение крестьян стоило больших кровопролитий. Да потому, православные, что наши Цари Самодержавные: Бог по образу Своего вседержительства дал нам Царя Самодержавного, и как Господь Вседержитель — «рече и быша, повеле и создашася», так и Цари наши Самодержавные скажут слово: «быть по сему» — и бывает так, и никто, решительно никто не может противиться Царскому повелению. Вот и сказал Царь Александр II, Самодержец Всероссийский: быть крестьянам свободными, и стали они свободные люди.
Вот, братие мои, что значит Самодержавие. Стойте за него крепко, храните его, как заветную святыню. Жизни своей не щадите, чтоб отстоять его. А если появится какой-нибудь нехороший человек, который будет вам толковать, что надо уничтожить самодержавие, что надо устроить так, чтобы ограничить Царскую власть, то гоните его от себя прочь, как смутьяна, как врага родной земли и Царя-Батюшки. Царь есть Помазанник Божий, на Нем почивает благодать Божия, ниспосланная на него в таинстве миропомазания. Стойте же грудью за Царя Самодержца, молитесь за Него и будьте готовы душу свою за Него положить.
В ответ на эту речь слушатели грянули:
— «Мы готовы, умереть за Царя-Батюшку, Самодержца Всероссийского... Дай Бог Ему многие лета»...
Преосвященный сказал:
— И Бог вас благословит, православные...
Надо было видеть покрасневшую физиономию князя Павла Долгорукова, надо было видеть, какою злобою сверкали его выкатившиеся глаза...
А старец князь, несчастный отец его, несмотря на грязь, упал на колени пред владыкою, со слезами благодаря его за такое слово...
Так вот за что ненавидят иудеи Никона, вот почему обливают его при всяком случае грязью... Они не могут забыть ему и его проповедь, читанную 16-го октября того же года во всех церквах древлепрестольной столицы, проповедь против забастовок, после которой на другой день рабочие стали служить молебны, и стали становиться на работы...
Простят ли такие «вины» перед ними иудеи и иудейские прислужники?»
Так кончает автор свою статейку. А «Колокол» прибавляет: «кроме этих у архиепископа Никона вин против кагала немало».
Да, немало. Известно, как юрки иудейские корреспонденты. Надо иметь большой запас терпения, чтобы не выгнать вон иного интервьюшку, который сумеет поймать вас там и тогда, где и когда вы не подозреваете его присутствия. Вот вам примеры.... Мимо Афона проезжал блаженнейший патриарх Антиохийский Григорий, возвращаясь из России. Пароход «Царь» стоял около часа против Пантелеймонова монастыря, высаживая присланную с «Кагула» роту солдат. Я счел долгом воспользоваться этим, чтобы посетить блаженнейшего путешественника. Только что я взошел на палубу «Царя», как предо мною вырос корреспондент иудейской газеты «Утро России» и стал было предлагать вопросы о положении нашего дела. Я решительно отказался отвечать: время было дорого, чтобы побеседовать с патриархом. Мне помогли пройти в общую столовую, где и встретил меня его блаженство, но лишь только началась беседа, как прислуга подает мне карточку того же корреспондента и от его имени просит разрешения... чего бы вы думали? — присутствовать при моей беседе с патриархом! Эта, с позволения сказать, наглость меня возмутила. Я решительно ответил, что такого разрешения дано не будет... И вот в «Утре России» является корреспонденция, совершенно искажающая мои увещательные беседы с афонитами, а эту корреспонденцию перепечатали вероятно все иудейские газеты... Значит: иудейский интервьюшка отомстил...
В Киеве мне докладывают, что просит позволения видеться «студент духовной академии». Предполагая встретить юношу, я вижу пожилого брюнета, который сразу начал: «общество интересуется событиями на Афоне»... но я прервал его: «с кем имею честь говорить? Мне доложили о студенте духовной академии...» — «Да, я учился... я кончил академию»... Вижу, что он лжет, и говорю: «и какое дело мирянам судить о том, что им вовсе непонятно, да и едва ли интересует? ...Я не считаю полезным терять время на беседы с корреспондентами, особенно такими, какой приставал ко мне на „Царе“». И я, в поучение брюнету, кратко сообщил о неудаче его коллеги. Тут мне подали карточку инспектора типографии в Киеве, и я отпустил непрошенного гостя.
Посетивший меня затем миссионер из Вологды рассказывал, что сей брюнет потом около часа беседовал с изгнанными с Афона монахами, часть коих уже прибыла в Киев, и думаю, в одной из иудейских киевских газет появилась уже на другой же день какая-нибудь красненькая корреспонденция о свидании со мною... в «освободительном» духе, и, конечно, еретичествующие противники Церкви представлены мучениками, а я — их гонителем.
Похвалитися не пользует ми, но надо сознаться, что никогда я не входил в сделку с совестью, когда шла речь об «освободительном движении»; всегда я называл и буду называть это движение революционным, преступным, изменническим, гибельным для родного народа и родной земли. И пусть иудеи и их приспешники, разные кадеты и даже октябристы, издеваются надо мною, в своих карикатурах, сколько им угодно, обливают меня грязью, клевещут, поносят, присылают мне не только ругательные пасквили, но и — это не раз было — смертные приговоры: я верую, что если Господь не попустит — известное животное не съест меня, а если будет воля Божия потерпеть что от врагов Церкви Христовой, моей бесценной матери, буди Его святая воля: Он же и поможет перенести, а я пока жив, не перестану исполнять мой долг пред Церковию, Царем Самодержавным и родной Русью многострадальной...
Моя октябрьская проповедь и память о ней в жидовствующей печати
Прав был автор статьи в «Русской Речи», которую я привел в прошлом моем дневнике, что иудеи не забудут и не простят Никону его проповедь 16-го октября 1905 года. Только что я сдал прошлый дневник в типографию, как мне кто-то прислал в бандероли «Утро России», в котором какой-то самозванец-«бакалавр» делает строгий выговор Святейшему Синоду за то, что он послал меня на Афон — меня, «человека крайне узкого, одностороннего, неуживчивого, придирчивого, капризного, не стесняющегося в приемах борьбы с почему-либо неугодными ему лицами, который за все эти качества да еще за крайне неудачное авторство пресловутой погромной проповеди от 16 октября 1905 года, был удален из Москвы по единодушному желанию ее духовенства, поддержанному бывшим синодальным обер-прокурором кн. А. Д. Оболенским». Так пишется иудеями история. «Научнее такого легата, говорит «бакалавр» из синагоги, трудно было что-либо и придумать: он и мирных-то обитателей способен раздражить и довести чуть ли не до бунта, а его послали вразумлять и примирять уже и без того достаточно ожесточенных людей». Так аттестует меня пред своими читателями жидовско-раскольничья газета. К сожалению, она настолько невежественная в моем послужном списке, или же настолько нечестна пред своими читателями, что — или не знает, или знает да умалчивает, что речь идет не об епископе, а об архиепископе, не о заштатном епископе, а о постоянном члене С. Синода, не о каком-то неуче, а удостоенном высокого звания почетного члена Московской Императорской Духовной Академии, хотя он в сей Академии и не учился, и получившего за свои труды две Макарьевские премии. Прошу прощения у читателей, что вынуждаюсь немного вразумить относительно своей особы «бакалавра» из синагоги. Ну, да что с такими «бакалаврами» толковать: им, ведь, закон честности не писан, хотя все же следовало побольше уважать своих читателей и не обманывать их: а что как да они все умолчанное газетою знают? Ведь тогда и аттестации газеты не поверят, а обзовут ее лгуньей...
Но не затем я заговорил об этом уличном листке, который православные презирают, а вот уже впервые снова идет в газетах речь о моей «пресловутой погромной проповеди 16-го октября», и многие читатели мои просят меня ознакомить с нею, чтобы самим судить, а не со слов жидовской прессы о достоинствах и недостатках сей проповеди. Разыскал я ее в «Московских Ведомостях» от того самого числа, когда она произнесена, и помещаю в этом дневнике: может быть и моим врагам полезно ее перечитать.
Что нам делать в эти тревожные наши дни?
