Агасфер замолчал, вспоминая. Воспользовавшись паузой, я достал сигареты и закурил.
– Дай-ка и мне сигаретку. – Я протянул ему пачку. Агасфер вытащил сигарету, потянулся к костру, выхватил уголек из костра, быстро прикурил. Уголек влетел обратно в пламя. Старик поплевал на обожженную ладонь и потер ее другой рукой.
– Вспомнил, – Эрнст Уолкер писал, что болезни занесенные крысами, унесли за последнюю тысячу лет больше человеческих жизней, чем все войны и революции. Люди сумели понять, кто виноват в распространении эпидемий. Начали бороться с крысами. В городах создавались специальные цехи крысоловов. Крысоловы становились героями баллад и легенд. Но тщетно, в этом противостоянии человечество терпело поражение. Скорее всего, что уже в средние века население Европы просто бы сгинуло. Но появились эти самые пасюки. В 1727 году огромные армии необычного для Европы того времени цвета серо-рыжего форсировали Волгу и ускоренным темпом ринулись на запад. Куда там татаро- монгольскому нашествию! Альфред Брэм очень красноречиво повествовал об этой экспансии. 'Подойдя к Астрахани, они бесстрашно бросились в бурные воды могучей реки и густыми массами покрыли ее гладь. Тысячи тонули в пучине, но, что за дело? Когда имеется в виду великая цель, на гибель единиц не обращают внимания!' Похоже на людей, не правда ли? Еще чайку? – Прервал свой рассказ. Я кивнул, старик наполнил банку. Чувство голода, еще недавно навязчиво присутствующее, начало притупляться. Теперь исчезло вовсе.
– Я продолжу. Пасюки происходят из Северного Китая. Покинули места обетованные из-за землетрясений. Думаю, что землетрясения были поводом, а причина заключалась в стремлении, расширения зоны жизненного влияния. Завоеватель с приплюснутым носом безжалостно расправился с черными крысами. До отделения черная крыса сохранилась только в Южной Америке и кое-где в портах крупных городов. В Петербурге, в частности. Твоя подруга была как раз из их числа. Натуралист Уильям Гаррисон говорил: 'Биология не знает подобных сражений между двумя подобными видами'. Позволю продолжить его слова. Есть еще один вид, достигший в уничтожении себе подобных высот не бывалых. Догадываешься, о ком я говорю? Человек именующий себя разумным. Однако человеку не достаточно одного врага – себе подобного. Он повел бескомпромиссную борьбу с теми, кто совсем недавно спас его от полного уничтожения. Проще было убивать себе подобных. В войне с крысами человечество победить не могло. Чушь, что человек привыкает ко всему! Наивысшая приспособляемость и живучесть имеет общее название – КРЫСА! Старые, наделенные опытом крысы легко справляются почти с любой крысоловкой. Они отдают себе отчет в существование связи между поглощением отравы и мучительным ужасным концом. Но, будучи существом коллективным, отталкивают и отпихивают неопытных от ловушки. В двадцатом веке человек изобрел яд замедленного действия – дуст. В войне с грызунами международных конвенций о запрете применения оружия массового уничтожения не было. Крыса, съевшая отраву, погибала от не сворачиваемости крови и внутреннего кровотечения. 1968 год познакомил человечество с крысами не восприимчивыми к яду. Виной появления этих особей была мутация. Крысы приспосабливались к новым условиям жизни рядом со смертью. Они всеядны. Жрут все: одежду, кожу, кости, кору деревьев, резину и прочая, прочая, прочая. В их уме и сообразительности, ставшем заметно прогрессировать после отделения, ты успел убедиться. В свое время польский зоолог Мирослав Гунц называл крыс интеллигентами животного мира, от слова, – интеллект. С ними произошли небольшие качественные изменения с тех времен. Они стали больше размером, прекратилась война между пасюками и черными. Постоянно, каждое мгновение они развиваются, умнеют. Еще один примерчик, на заметку, на планете крыс существует, почти столько же, сколько жило на ней людей. Так, что созданный тобой мир, словно специально придуман для крыс, как доминирующего вида.
– Я создал?!! Ты что, старый?!!
– Да, да, именно, ты!
– Прежде, чем рассказать о тебе, расскажу о себе. Многое из того, что произошло со мной, косвенно имеет отношение к тебе. Не утруждайся вопросами. Постараюсь рассказом ответить на все. Дальше решать тебе. Дай-ка еще сигаретку.
Протянул пачку и закурил сам.
– Мне было тридцать лет, как и тебе сейчас. Жил в Иерусалиме. Был мелким торговцем, типичным, выражаясь сегодняшним языком, обывателем. Развлечений в то время было не много, церковь и казни. До сих пор они остаются главными из возможных. Попытка обретения спасения и чужая смерть, что более притягательно, чем это?
Я стоял в толпе жителей города. Жидкая цепь римского оцепления делала вид, что сдерживает толпу, делающую вид, что присутствует на незаурядном событии. Объединенность, подогреваемая лицезрением чужого страдания, так можно охарактеризовать настроение толпы в тот день. Показалась процессия. Впереди немного легионеров, за ними шел крестный путь, тот, кто называл себя сыном Божьим и мессией. Я не знал его учений. Не был в числе тех, кто стремился постигнуть. Мне все это было неинтересно. Самое главное, удачная, бесперебойная торговля и получение прибыли, в лавчонке. Народа, а значит возможных покупателей, несмотря на жару в тот день было много. Иисус был так похож на человека! Кровь сочилась из ран на голове, нанесенных шипами тернового венца. Она смешивалась с потом и грязью, покрывая его засыхающей бурой коркой. Я стоял у своей лавки. Смотрел на страдание человека, возомнившего себя сыном Бога. Он был жалок. Взлахмоченная бичами спина, вонь. Гомон вокруг, тяжелая перекладина взваленная на плечи и привязанная к рукам. Ее он тащил на Голгофу. Только глаза, большие, влажные, полные боли, человеческой боли и страдания выделялись из общей картины. Тогда это было незначительной, неважной деталью. Я смотрел на него, с трудом переставлявшего ноги. Жара, тяжелая деревянная балка. Не испытывал к нему жалости и сострадания. Чужие страдания имели и продолжают иметь цену небольшую. Процессия поравнялась с моей лавкой. Он запнулся и упал бы, придавленный поперченной, но она краем уперлась, перекашивая его, в землю. Прямо перед моими ногами. Тяжесть опустила его на колени. Он подобрался и прополз немного вперед, пытаясь подняться и продолжить путь, но силы были на исходе. Тогда он сел и закрыл глаза. Процессия остановилась. Пот пробивал многочисленные русла на покрытом пылью теле.
Что толкнуло меня?.. Страх? Нет, я не боялся, ибо не верил в его силу. Страх перед властями? Нет, легионеры, сопровождавшие его, тоже устали от жары, пыли, нудной заурядности происходящего. Они не торопили его окриками или тупыми концами копий. Просто стояли, опираясь на них, переводя дыхание. Кто- то снимал кожаные фляги и жадно пил тепловатую воду.
Нет, это был не страх. Это была брезгливость, раздражение и какое-то низменное торжество, меленькое превосходство. Брезгливость оттого, что грязный, дурно пахнущий убогий человек опустился отдыхать рядом с моей лавкой. На моей земле, и тем, как бы осквернил ее, все равно, что испачкал. Торжество и превосходство в том, что преступник закончит свою жизнь на позорном кресте, как раб, а я весь благочинный, чистый, свободный стою рядом с ним. Тебе знакомо это чувство? Примерно то же самое ты испытал, садясь рядом со мной, прикасаясь к нечистому. Ничто не меняется в мире. Страдание, унижение, боль и смерть сопровождают человечество на всем его пути. Но оно, спешащее по своим делам, проходит мимо, опуская глаза и стараясь не замечать, в лучшем случае. В худшем, остервенело, с рабской неистовостью выпихивает чужие боль и горе из своей жизни, увеличивая расстояние между своим благополучием и чужой бедой. Надеясь на одно, что минет чаша сия… Меня эта чаша не миновала. Потому что я оберегал и опасался за свой маленький, убогий мирок, такой спокойный и удобный. Плюнул в него и сказал измученному человеку: 'Вставай и убирайся. Воронье в ожидание падали клекочет на Лысой горе. Иди и не заставляй их страдать от голода. Говорят, ты накормил толпу семью хлебами. Ступай и накорми страждущих стервятников своей плотью!'.
Он замолчал, откинувшись на спинку скамейки. Глаза были закрыты. Губы странно, мелко подрагивали. Вдруг из уголка глаза скатилась большая слеза. Пробежала по складкам щеки, оставляя влажную дорожку. Повисла не седом усе, сорвалась и исчезла в земле. Что это? Бред сумасшедшего, выжившего из ума старика? Тогда все происходящее со мной, затянувшийся, ночной кошмар. Когда же я проснусь?!!
– Он ничего не сказал мне в ответ. – Нарушил тишину Агасфер.
– Просто посмотрел на меня, и я увидел в его глазах жалость. Он жалел меня. Все знал и понимал про меня. Ему было жалко ничтожного, глупого самодовольного раба мнимого благополучия. Все это
