Первая мысль:
– Черт, где я? – Рукой вправо от себя. Мягкое, живое тепло.
Дальше:
– Не хватало еще, чтобы старик оказался голубым. Сказки плел вчера более чем забавные.
Пошарил рукой. Нашел грудь. Явно, не мужская. Сжал. Твердый сосок уперся в ладонь. Из темноты голос:
– Ты что совсем сбрендил? Больно же! – Голос женский.
– Черт, где я?! – Озвучил он свою мысль.
– Ну, у тебя точно крышу сорвало, километров на пять, как минимум. У меня, где же еще?
– А кто ты? Откинув одеяло, он сел в постели, спустив ноги на пол.
– Нет слов. Видимо, сильно тебя пробило. Я – Марина. Четыре часа назад мы познакомились у станции метро Достоевская. За более близкое знакомство ты мне обещал сто долларов заслать. Я согласилась. Пошли ко мне, на Звенигородскую. Вот, уже часа два, как ты спишь. Думаю, может, доплатишь за не целевую амортизацию моей постели.
– Ничего не помню и не понимаю! Какие сто долларов?! Только познакомились и уже в постели?
– Что поделаешь. Издержки второй профессии. Сто долларов за любовь и ласку. Кстати, они у тебя есть? Я ведь девушка наивная, верю первому встречному. А, мама учила, что не все люди честные. Многие могут обмануть за здорово живешь!
Она засмеялась. Потом резко оборвала смех и с тревогой спросила:
– Слушай, действительно, у тебя деньги есть?! Я ведь не в системе работаю. Кинуть меня запросто можно.
– Не знаю. Сейчас посмотрю. Включи свет, пожалуйста.
Щелкнул выключатель. Комнату размыто-красным осветил ночник. Он оглянулся. Посмотрел на нее. Укрыта по подбородок одеялом. Очертаний не угадывается. Лицо молодое, довольно миловидное. Светлые, короткие волосы, большие глаза, обрамленные длинными ресницами. В глазах настороженность, граничащая со страхом. Маленький, аккуратный, вздернутый носик. Пухлые губки. Опиши словами ее облик, вряд ли бы он смог воспроизвести его. Сейчас она тоже была полуразмыта, неярким светом светильника.
– Видимо, пить тебе вредно. Глаза совершенно бессмысленные. Как будто сразу с Марса в моей постели оказался.
Она потянулась к тумбочке, рядом с кроватью, на которой стоял ночник с красным абажуром. Взяла пачку Честерфилда, зажигалку. Все лежало в большой коричневой, керамической пепельнице. Закурила. Через постель бросила пачку и зажигалку ему. Он совершенно машинально достал сигарету и закурил. Выпустил дым. Незанятой сигаретой рукой потер лоб. Сильно, словно, ладонью хотел содрать кожу.
– Эй, космонавт, про деньги не забыл?!
Он вздохнул и подошел к неряшливой куче одежды, сваленной на полу. Вытянул кожаную, меховую куртку. Сунул руку в боковой карман. Вытащил пистолет. Удивленно хмыкнул, уронил куртку обратно. Из пистолета выщелкнул обойму.
– Ты что задумал?! Бог с ними, с деньгами!..
– Замолчи!
– Хорошо, хорошо! Только не стреляй, пожалуйста!
Опять вздохнул. Выдавил из обоймы на ладонь патроны. Три штуки. Засунул обратно и вставил обойму в пистолет. Нагнулся, положил на пол. Опять взял куртку, выпрямился и обыскал карманы. В другом боковом кармане лежал маленький сотовый телефон. Хмыкнул, бросил на груду одежды. Обследование боковых карманов результатов не дало. Вернул куртку на пол. Вытянул кожаные джинсы. В заднем кармане лежал толстый, роскошный, вычурный, кожаный бумажник. Раскрыл. Доллары, упитанной грядкой, – тысячи две с половиной. Пачка пятисотрублевок. Через плечо спросил:
– Тебе, как? Наличкой, долларами, рублями или карточку подарить?
– Долларами, если можно… – робко ответила она.
Вытащил две стодолларовые бумажки. Захлопнул бумажник и вернул на место, в задний карман штанов. Обронил джинсы на пол. Вернулся к кровати, сел. Впервые стряхнул пепел в пепельницу, а не на пол. Обернулся и кинул две бумажки на одеяло.
– Не сердись и не бойся Марина. У меня и вправду, с головой что-то не того. Тебе тут маленькая компенсация за моральный ущерб. И еще, на сдачу не могла бы кофейку сообразить?
– Да, конечно, Юра. Спасибо. Ты тоже не обижайся. Все подружки говорят, что мой язык до добра не доведет. Сейчас на кухне кофе приготовлю.
Он не видел, как она выскользнула из постели, накинула длинный, яркий, шелковый халат. Тупо, смотрел в пол, поддерживая голову ладонями.
– Подожди минутку. Я быстро. – Сказала Марина, направляясь к двери из комнаты. Когда ушла, он раздавил окурок в пепельнице. Поднялся и начал медленно одеваться. Пока перерывал одежду в поисках носков пришла мысль: 'Значит получилось…'
Вернулась Марина. На подносе принесла две большие, фарфоровые кружки, сахарницу, коробку со сливками 'Петмол'. Поставила поднос на стул. Опустилась рядом со стулом на корточки, поправила полы халата.
– Я не знаю. Ты, может, со сливками любишь?
– Да. Спасибо. И две ложки сахара.
– Хорошо, – добавила в голубую чашку сливок, бросила две ложки сахара. Принялась размешивать. Он натянул свитер и посмотрел на часы. На часах половина одиннадцатого. В окошечке с датой стояла число, двадцать восемь.
– Какой сейчас месяц и год?
– Последний день зимы тысяча девятьсот девяносто девятого года. Двадцать восьмое февраля. – В голосе удивления не было. Всякого девочка в добром мире нереализованных возможностей насмотрелась. Закончила размешивать сахар. Поднялась и подала кофе.
– Марина, еще одна просьба. У тебя есть листок бумаги и ручка?
– Обижаешь. Я, как-никак студентка третьего курса педуниверситета. А это… – она обвела рукой комнату и, не прекращая движения, взяла с подноса кружку с кофе.
– Вроде, как попытка заработать стипендию. Жить как-то надо. Сейчас принесу и ручку и бумагу. Она вновь вышла, оставив дверь открытой. В проем виден кусок узкого, темного коридора. Через минуту вернулась. Принесла листок, вырванный из обычной тетради в клеточку, прозрачную, шариковую ручку. Отдала. Он отхлебнул из чашки и поставил ее на пол.
– Дай что-нибудь подложить под бумагу. – Марина взяла журнал, все на той же тумбочке. Космополитен.
– Подойдет?
– Да, давай. – Взял журнал, устроил на нем листок бумаги. Снял с ручки колпачок и задумался.
– Юр, извини, у тебя что-то случилось? Может, могу помочь чем-нибудь?
Он повернулся, посмотрел на нее. Улыбнулся:
