важно известил Егор. – Во-первых, мы бы хотели незамедлительно войти в стокгольмскую гавань и отдать якоря у достойного причала. Во-вторых, – достал из-за обшлага рукава своего камзола небольшой светло- коричневый конверт, – необходимо срочно передать это моё послание шведскому государю.
Утром следующего дня, сразу после завтрака, у трапа «Короля» остановились две чёрные кареты с запряжёнными в них высокими и мосластыми лошадками. Рядом с повозками нетерпеливо приплясывали на месте злые чёрные кони десяти широкоплечих шведских драгун.
Из передней кареты на мостовую неуклюже, тощим задом вперёд, выбрался сутулый и седобородый господин, похожий на Дон Кихота – в исполнении великого русского актёра Черкасова.
– Сам благородный Ерик Шлиппенбах почтил нас своим вниманием! – торжественно объявил Егор, поднимаясь из-за раскладного стола. – Готовьтесь, милые мои барышни, этот пожилой господин ужасно и хронически говорлив, молчать не умеет совершенно. Как назло, он неплохо освоил и английский язык…
В этот раз старый шведский генерал был одет не в стальные серо-голубоватые и стильные латы, в которых он щеголял во время русского штурма Нотебурга, а в обычные чёрные одежды, отороченные местами тёмно-фиолетовыми кружевами. Тем не менее, он всё равно смотрелся ужасно солидно и благородно.
Неутомимый внутренний голос на этот раз Егора удивил по-настоящему, заявив: – «А ведь этот Ерик Шлиппенбах очень здорово похож на Координатора – из двадцать первого века! Мы с тобой, братец, генерала при штурме Нотебурга видели только в латах, с массивной кирасой на голове, тогда это сходство не бросалось в глаза. А сейчас, в штатском, совсем другое дело! Орлиный нос, тёмное морщинистое лицо, обрамлённое длинными седыми волосами, голубые всезнающие глаза. Если сбрить эту козлиную бородёнку, то и получится – вылитый Координатор! Может, генерал тоже трудится на службу SV? Типа – новый Аль- кашар? Будь осторожнее, братец…».
Оказавшись на борту «Короля», Ерик Шлиппенбах незамедлительно и планомерно атаковал Саньку и Гертруду, минут двадцать расточая длинные и цветастые комплименты, часть которых, впрочем, досталось и адмиралу Лаудрупу, узнавшему – не без толики удивления – о своих неисчислимых и замечательных достоинствах.
Покончив с этими старомодными церемониями, генерал важно известил Егора:
– Дорогой сэр Александэр, доблестный король Карл прислал за вами карету! Мой повелитель помнит о вас. Мало того, он осведомлён и о вашем рыцарском поступке – во время русского штурма крепости Нотебурга. Король хочет лично выразить вам свою благодарность…. Прошу, сэр Александэр, проследовать в карету! Кого вы можете взять с собой? Да, кого вам будет угодно, сэр! Наши кареты очень просторны, ибо мой король Карл, как это и положено настоящему рыцарю, очень гостеприимный и хлебосольный хозяин…
«Какой разговорчивый тип!», – хмуро отметил внутренний голос. – «И акцент у нашего генерала какой-то странный, шпионский…»
Перед отъездом Егор подарил Шлиппенбаху картину маслом – «Русские войска штурмуют шведскую крепость Нотебург», рисованную Сашенцией с его же слов. Генерал долго и восторженно ухал, безостановочно благодарил Саньку, неустанно любуясь при этом верхним правым углом картины, в котором он сам – в блестящих стальных латах, с развивающейся по ветру седой бородой – грозно размахивал длинной шпагой на полуразрушенных крепостных стенах.
Дождавшись, когда швед окончательно выдохнется, Егор вежливо спросил:
– Как вы думаете, генерал, если я подарю королю Карлу русскую рогатину – для медвежьей охоты – это будет прилично?
– Более чем! – горячо заверил его Шлиппенбах. – Просто отличный и замечательный подарок! Его величество будет в полном и бесконечном восторге…
– А нет ли у шведского короля сердечного увлечения? – вежливо поинтересовалась предусмотрительная Сашенция. – Я имею в виду особу женского пола, которую тоже будет прилично – презентовать скромным подарком?
– Есть, конечно же! – с непонятными интонациями в голосе и, странно блестя глазами, ответил старый генерал. – Что ей подарить? Не знаю, право! Уж такая нестандартная персона, взбалмошная, легкомысленная…
– Ничего страшного! – твёрдо заверила Санька. – Мы с Гердой Лаудруп и сами – штучки непростые. Подберём…
Егор, направляясь к каретам, нёс на своём правом плече медвежью рогатину. Знатная была вещица: сами «рога» стальные, а толстое дубовое древко было покрыто искусной резьбой. Эту рогатину Егору подарили крестьяне невской деревни Фроловщина на его генерал-губернаторские именины.
Он шёл по корабельным сходням и думал: – «Вообще-то, передаривать подарки – дело скользкое, как утверждает народная мудрость. Мол, очень плохая примета. Да ладно, авось, пронесёт…».
В первую карету уселись мужчины: Ерик Шлиппенбах, Егор, а также Людвиг и Томас Лаудрупы. Во второй карете следовали Санька и Луиза – в сопровождении всех детей, включая крошечную Лизу Бровкину. Пятёрка бравых драгун размеренно трусила впереди карет, ещё пятеро замыкали колонну.
– Куда мы направляемся, генерал? – спросил Егор. – Разве, не в королевский дворец?
– Король с самого детства не любит своего дворца! – с нотками гордости в голосе ответил неисправимый романтик. – Он предпочитает заброшенные и неухоженные рыцарские замки, грубые охотничьи домики, походные биваки у жарких армейских костров…. Сейчас мы направляемся в знаменитый Кунгсерский лес,[10] где выстроен неплохой бревенчатый замок.
Кунгсерский лес оказался великолепным столетним бором, в котором – между пышными белыми мхами – задумчиво шумели на ветру шикарные корабельные сосны. Над весёлым водопадом, с грохотом низвергающимся в глубокое ущелье, возвышался симпатичный бревенчатый дом, вернее, некое подобие рыцарского замка – с многочисленными башенками и бойницами.
Возле высокого крыльца замка выстроились в ряд просторные железные клетки, в которых угрожающе порыкивали шестеро разномастных медвежат.
– Ой, мишки! – звонко закричала Катенька. – Папа, можно их погладить?
– Нельзя! – строго ответил Егор, на руках которого дремала маленькая Лиза Бровкина, утомившаяся в пути. – Зверь – всегда зверь, даже если он ещё и маленький. Руку откусит в одно мгновенье, а ты даже и не заметишь.
– Ну, тогда и ладно! – покладисто согласилась дочка. – Обойдём мишек сторонкой…
Со стен столового зала замка на путешественников смотрели печальными стеклянными глазами головы благородных оленей, лосей, косуль и диких кабанов. В камине, не смотря на летнее время, лениво потрескивал яркий огонь, на многочисленных полках и полочках красовались искусно сработанные чучела самых разных птиц: гусей, лебедей, уток, аистов, глухарей, тетеревов…
– Красивые какие! – непосредственный Петька ловко залез на высокий табурет и принялся с интересом ощупывать чучело большой полярной совы.
А Томас Лаудруп тут же бросился к дальней стене зала, густо увешанной разнообразным холодным и огнестрельным оружием, и вытащил из ножен, украшенных драгоценными камнями, кривую арабскую саблю, чей булатный клинок тускло отливал благородной синевой.
– Дети, прекратите немедленно! – рассерженной гусыней зашипела на английском языке Гертруда. – Мальчики из приличных семей так себя не ведут…
– Ведут, ведут! Ещё как – ведут! – насмешливо заверил всех ломкий юношеский басок, и из боковой двери показался король Карл – под ручку с ослепительной черноволосой красавицей, разодетой по последней парижской моде.
Шведский король за прошедшие годы – с момента памятной встречи на Митаве – почти не изменился. Всё тот же потрёпанный серо-зелёный кафтан, застёгнутый на все костяные пуговицы до самой шеи, которая была плотно обмотана белым широким шарфом. Ноги Карла были обуты в легендарные, ярко- жёлтые кожаные ботфорты.
А вот женщина, стоящая рядом с этим непрезентабельным юнцом, очень напоминавшим Егору царя Петра в юности, была просто восхитительна: стройная, высокая, с гордой, очень длинной белоснежной шеей, а глаза – тёмно-зелёные, с ярко выраженной развратинкой. Такие глаза способны свести с ума кого угодно, и принцев, и нищих…
