зеленому пойлу. Не иначе, как случай, счастливый, неожиданный, негаданный случай (в Бога я уже давно перестал верить) поставил эту нежную девушку на дурной путь, который сулил мне неизбежную гибель…'
Все детали этой первой встречи глубоко врезались ему в память. В прозе его и стихах рассеяны бесчисленные упоминания о Матильде. Если их суммировать, можно сказать, что он смотрел на девушку взглядом знатока и ценителя, словно бы раздевая ее и оценивая грядущее наслаждение. Это был взгляд автора 'Подружек' и одновременно — взгляд человека, ощутившего возможность спасения в любви. От нее не требовалось быть умной и разбираться в поэзии: на сей счет ум Верлена не питал никаких иллюзий с самого начала. Она была очаровательна и целомудренно чиста — и грешный поэт увидел в ней воплощение благодетельной невинности и надежду на добропорядочную жизнь:
'С того дня в жизни моей началась 'новая эра', как ее обычно называют. … поведение мое с двадцати примерно лет (а мне тогда исполнилось двадцать пять) было распущенным, чтобы не сказать необузданным, и я ощущал потребность порядка или, говоря буржуазным языком, разумности: одним словом, мне хотелось с этим покончить и, поскольку я в сущности был еще очень молод, покончить по-хорошему… прекратить излишества, пьянки, связи с женщинами. Это было начало мудрости — нет, не будем преувеличивать! — начало умеренности ввиду возможного и достижимого счастья или, по крайней мере, спокойного супружества'.
Что касается Матильды, то она дважды встречала Верлена до из знакомства: два года назад, когда ей было неполных четырнадцать лет, в салоне Нины де Калья, и чуть позже — на одном из праздников в мастерской скульптора Берто. Брат охотно брал ее с собой, и она вспомнила, что у Нины Верлен показался ей плохо одетым и уродливым — с 'глазами японца в изгнании'. У Берто поэт выглядел 'кротким и слегка испуганным'. В тот день ей, кстати, гораздо больше приглянулся другой литератор с 'интересной внешностью и профилем Бонапарта' — это был Франсуа Коппе, многие стихи которого она знала наизусть. Ей очень хотелось, чтобы Шарль представил ее этому красавцу, но в суматохе вечера он почти забыл о своей сестре. Однако Верлен тоже был литератором, и она не лукавила, когда говорила, что любит поэтов. Ее сводный брат принадлежал к артистической богеме и выгодно отличался от своей слишком 'буржуазной' родни. Матильда с радостью стала бы музой поэта — иными словами, она была готова полюбить Верлена.
Когда окончательно проснувшийся Сиври нашел своего друга в кафе, тот рассматривал иллюстрированные журналы. Перед ним стоял стакан с абсентом, к которому он даже не притронулся — и, к великому изумлению Сиври, не выпил ни капли за весь вечер. Завершая описание этой сцены в 'Исповеди', Верлен откровенно признает:
'Абсент… в скором времени взял страшный реванш'.
На следующий день Верлен впал в такое возбуждение, что уехал в Фампу, никого не предупредив и лишь попросив мать известить начальство о его внезапной болезни. В Фампу на него навалилась такая тоска, что он ринулся пешком в Аррас, находившийся в двадцати километрах. Не пропустив по дороге ни одной харчевни, он обошел затем все городские кафе и вернулся в Фампу полуночным поездом в неописуемом состоянии, преисполненный ярости, омерзения к себе, тошноты и любви.
Утром он схватил перо и одним духом сочинил умоляющее послание к Сиври, где просил у двадцатилетнего юноши руки его шестнадцатилетней сводной сестры. Следующие три дня прошли в смертельной тревоге и ожидании. Наконец пришел ответ: 'Сивро' передал просьбу Верлена матери и отчиму, которые отнеслись к ней благосклонно — в случае согласия Матильды брак представлялся им вполне возможным. Верлен ощутил себя на седьмом небе от счастья и испытал прилив поэтического вдохновения — замысел 'Доброй песни' зародился именно в Фампу.
Период ухаживания за Матильдой в ожидании женитьбы был самым счастливым (если не считать раннего детства) временем в жизни Верлена. Правда, матушка поначалу не одобряла выбор сына. Она хотела женить сына на одной из своих племянниц: эта энергичная и волевая девушка могла бы держать его в узде. Но Поль уже потерял голову от кроткой Матильды, и его матери пришлось смириться даже с тем, что за невесту не давали приданого. Кстати говоря, уступчивость и снисходительность семейства Мотэ вполне объяснимы: Верлен был, что называется, хорошей партией — имел устойчивое социальное положение и должен был унаследовать солидную ренту. Матильда в своих воспоминаниях тщательно обходит это неприятное обстоятельство — более того, пытается доказать, будто Верлены были бедны:
'Их жилище на улице Леклюз было более, чем скромным: маленькая четырехкомнатная квартирка на четвертом этаже, печальная и уродливая; безвкусная мебель в стиле Луи-Филиппа, обшарпанная, как часто бывает у военных, вынужденных постоянно менять гарнизон. Самой красивой была гостиная с двумя окнами на улицу: большой портрет маслом отца Верлена в офицерском мундире стоял на пианино и служил единственным украшением этой комнаты — ни одной веселенькой вещицы, ни единой безделушки, ни даже растения какого-нибудь или цветка в вазе. При этом все было вычищено и навощено, чистота безупречная и абсолютный порядок: было видно, что здесь живут разорившиеся люди — бедность гордая и благопристойная, но однако же несомненная'.
Вполне вероятно, что Стефани, дорожившая старой мебелью, не желала с ней расставаться, но до разорения семье было еще очень далеко, о чем Матильда прекрасно знала: материальное благополучие молодой четы было обеспечено деньгами не жены, а мужа.
В конце июля Верлен возвращается из Фампу и завязывает нежную переписку с Матильдой, которая на лето уехала из Парижа вместе с родителями. Верлен позднее будет вспоминать об этих 'дорогих глупеньких письмах' — пока еще наивность невесты его умиляет. В ответных посланиях он стремится разжечь пробуждающиеся чувства:
'… пламени этому впоследствии суждено будет угаснуть в чаду процесса о раздельном проживании, а затем в мерзости развода. Но не будем забегать вперед, вспоминая подобные ужасы!'
Официальное обручение, которого Верлен ожидал с нетерпением, состоялось лишь осенью. Но Матильда была так молода, что по обоюдному согласию семей было решено отпраздновать свадьбу, когда ей исполнится шестнадцать лет. Поэт согласился безропотно — к тому же, ему хотелось завершить книгу, а для этого требовалось время.
В ожидании счастливого дня Поль каждое воскресенье отправляется на ужин к Мотэ вместе со своей матерью. В остальные дни недели он навещает невесту, и они ведут нескончаемые 'сладостные' разговоры о своем будущем. Наивность Матильды, действительно, не знала границ. Когда Верлену удалось сорвать первый поцелуй, она решила, что забеременела. Этот забавный диалог стоит того, чтобы его воспроизвести:
'У нас будет ребенок'. — На что я ответил с простодушием уже совершенно семейным: 'Надеюсь, что да, и не один'. Тут она, не подозревая об этом, повторила восхитительную строчку шутника Пирона: 'Сомневаться незачем, один у нас будет наверняка'. Я тупо молчал, не зная, что сказать в ответ на эту абракадабру, а она невозмутимо продолжила: 'Я вчера спросила у мамы, откуда берутся дети, и она сказала мне, что для этого надо поцеловать мужчину в губы. Теперь ты понимаешь…'
Сама Матильда позднее писала:
'Он чрезвычайно удивлялся моей невинности, поскольку не привык общаться с молоденькими девушками и никогда не имел сестры; но невинность моя была вполне естественной, и все мои подруги были точно такими же, как я. В предместье Сен-Жермен, где я выросла, женщины порой ведут себя легкомысленно, но девичью невинность здесь всегда блюли свято'.
Больше всего девочку занимало то, как она обставит свое 'гнездышко'; Верлена тогда неприятно поразило ее намерение завести две кровати — одну для себя, другую для мужа. Впрочем, он пока соглашается на все, ибо главной его целью было 'изменить свою жизнь'. Между тем, о предстоящей свадьбе узнают друзья и знакомые. Некоторым Верлен рассказывает об этом сам.[17] Он теперь редко бывает в салонах Нины и мадам де Рикар, зато по вторникам принимает у себя самых близких людей: Лепелетье, Коппе, Шарля Кро, Валада, Мера. Матильда нередко принимала участие в этих вечерах:
'Мой жених там блистал остроумием, читал свои стихи… Я им гордилась. Эммануэль Шабрье и мой брат играли на пианино в четыре руки…'
Первоначально было решено сыграть свадьбу в начале июня 1870 года. Но этот брак, положительно, сопровождался дурными предзнаменованиями. В Париже тогда свирепствовала эпидемия оспы. Матильда заболела, и Поль прожил несколько дней в страшной тревоге. В 'Исповеди' он говорит, что каждый день
