обволакивающий, грудной. Голос великой певицы, вышедшей на пенсию и живущей в свое удовольствие среди милых сердцу безделушек. – Еще минута – и он в полном твоем распоряжении.
- Мулиартех, прекрати эти штучки! – первая женщина говорила с возмущением, как будто заподозрила вторую в попытке ее загипнотизировать. – Я тебе не человеческая девочка на пляже.
Инопланетяне! – первое, что пришло мне в голову. Меня похитили инопланетяне. То, что похитили, подтверждало осязание. Я лежал на атласном покрывале. Представить себе, что в помещении институтского медпункта найдется атласное покрывало, я не мог. Это было совершенно невозможно - невозможнее, чем синие бабы в очереди к аптечному прилавку.
Впрочем, космический корабль с роскошным бельем на койках тоже в схему не вписывался. Я подумал, не открыть ли мне глаза, но решил: нет уж. Если на меня еще раз упадет этот луч, острый как нож, я отключусь навсегда. Впаду в кому. Лучше еще полежу, послушаю.
- Он не просыпается, - печально сказала та, что помоложе и наклонилась надо мной. От нее пахло морской водой и нагретым пляжем. Если бы духи с таким запахом существовали, они бы стали хитом. – Нельзя тебе было глядеть.
- Я не знала его силы. Раньше он тебя видел?
- Не думаю. Мы на разных кафедрах. Я его видела – издали. Но он всегда смотрел в сторону.
Еще бы. Я стараюсь не рассматривать людей. Мне неприятно зрелище рассыпающейся мозаики на том месте, где должно помещаться лицо… у человека.
- Ну и чего ради ты разоралась? – вот теперь у Мулиартех был нормальный голос, немолодой, сварливый. Если он и принадлежал примадонне, то такой, которая торгуется на рынке из-за каждого гроша и уверена, что из театра ее выжили интриги и зависть конкуренток. – Может, обошлось бы без мертвящего глаза.
- Ага. Конечно. Мы бы миленько поболтали за жизнь, о погоде бы поговорили, а потом раз! – и сообщили бы ему, что он женится. На одной из нас, пусть сам выбирает, на ком.
На этом месте я с воплем вскочил с уютного, убранного атласом ложа.
Глава 2. Красавица и чудовище разом
- Тебе, наверное, андерсеновская «Русалочка» ахинеей кажется, - говорит Марк, наполняя наши бокалы.
- Почему? – удивляюсь я. – Удивительно точная вещь. И очень, очень полезная.
- В каком смысле?
- В том смысле, что нам, фоморам, Андерсен полезен, - неопределенно отвечаю я.
Трудно объяснить СМЫСЛ нашего пребывания среди людей – вот так, навскидку, взять и раскрыть все наши охотничьи повадки. Мы – раса охотников. В начале времен мы ловили всяких подводных тварей. Чтобы есть. Как всякая молодая раса, кроме еды и размножения мы ничем не интересовались. И богов своих – тех, которых знали в лицо как хозяев, и тех, которых выдумали для объяснения своих проблем, - посвящали этим Главным Делам. Еде и продолжению рода. Потом мы повзрослели. И у нас появилась раса-наперсник. Человеческий род. Для которого мы не смогли (не захотели?) стать наставниками, ходящими рядом по земле и объясняющими, объясняющими, объясняющими, что и как в этом мире устроено, за какие струны надо потянуть, чтобы получить желаемое… Уж слишком человек нетерпелив. Ему только укажи короткий маршрут к добыче, он добычу под корень изведет. И себя не пощадит, будет жрать добытое, пока не лопнет.
Люди должны ходить длинными тропами – теми, которые проложили они, не мы.
Тогда и родилось наше предназначение, наше новое Главное Дело – насылать на род людской печаль. Не боль, не страдание, не мучения, а смутное, тонкое чувство, влекущее вперед и вдаль, в неизведанное. До нас этим занималось море. Оно навевало тягу в запредельное. Оно дарило ощущение близкой свободы. Оно звало и тормошило детей земли. И те снимались с насиженных мест, шли туда, где никто их не ждал и не звал. Сами не зная, кому платят дань. Потом море вручило свою тяжкую ношу нам.
Но человек – такое быстрое, переменчивое существо… Не успеешь оглянуться – а он уже другой. И жаждет иного, для нас непонятного. Слова те же – «богатство», «власть», «любовь», «счастье», «знание», а смысл в них новый, несовместимый с нашими старыми, прогорклыми мыслями. И надо снова идти к ним, на сушу, снова учиться понимать то, что еще недавно казалось таким простым и неизменным.
К тому же люди такие разные! Чтобы сплести тенета печали, захватывающие душу детей земли в надежный силок, нужно знать, кого ты ловишь. Мы – охотники за людскими страстями. И нам полезно все, что говорит о людях – верными словами, которые остаются верными, даже когда сказавшего нет больше на этой земле.
А слова, вызывающие в человеческом сердце печаль, бесценны. И не так уж важно, правду они содержат или красивую ложь, главное, чтобы работали. Чтобы открывали сердце, точно книгу, и читали ее нам, чужакам и иноверцам, на языке, который мы способны понять.
- Вы и сами сейчас привыкаете к этой роли, - завершаю я свой монолог, - к роли наставников. Пытаетесь придумать непреложные законы, вроде «Декларации прав человека», жить по ним пытаетесь… А ведь не выходит. Если первобытному племени дать все, чего оно хочет, племя погибает. И приходится не столько давать, сколько отказывать, отбирать, бить по рукам, возвращать в прежнее, дикое, грязное, голодное, но единственно возможное для неразвитого ума состояние.
- О чем ты? – удивляется Марк. Он уже освоился на моей кухне, знает, где у меня захоронки с печеньем, на которое Кава раз и навсегда наложила вето. Беспощадное и формальное. Потому что знает она и знаю я: печенье – наше всё!
- А вот об этом! – я покачиваю коньячную полусферу в бокале, вдыхаю дивный аромат лесопилки и высушенных солнцем трав. – О сытной еде, достающейся даром, прилетающей на железных птицах. Об огненной воде, вводящей в транс без шаманского камлания. О волшебной одежде, не намокающей под ливнем. О пластмассовых бебехах, которые не требуется сутками вырезать из кости, украшая плодами своего воображения. Об упоительных развлечениях, которые приходят с большой земли. Обо всем, что превращает тебя, сильного, умного, смелого, выносливого, в никчемного паразита. И тогда белому человеку приходится забыть про декларацию прав тебя, черного, красного, желтого, первобытного – и отнять у тебя все, чем он тебя поманил. Чтобы вернуть к себе настоящему.
- Мы для вас – первобытное племя? – заводится Марк.
- Скорее уж мы для вас. Живем в гротах, интернета не юзаем, лопаем, что море даст, и письменности до сих пор не изобрели! – хихикаю я. – Ваша изобретательность поражает. А мы делаем все, чтобы она не ослабевала. Хотя можем только одно – вызвать у вас подходящее состояние неудовлетворенности тем, что у вас уже есть. Желание странного и нового.
- У вас действительно нет письменности? – изумляется мой жених. Мучительно переживающий свою, э-э-э, внезапную помолвку.
Я выразительно стучу пальцем по лбу. Какая письменность под водой? Даже клинопись, выбитая на камне, не устоит против великой силы волн и великого аппетита морских уточек. Но Марк не понимает. Ему необходимо знать, что мы из рода в род передаем священное знание, лелеемое от начала времен и повествующее… а о чем, собственно?
- Ладно! – сдаюсь я. – Мы пошли другим путем. У нас то, что узнал один, узнают и остальные. Потому что рано или поздно все мы становимся морем. Оно растворяет содержимое наших мозгов, если так можно выразиться. Растворяет и претворяет в информационную среду.
Уфф, слышал бы меня мой грозный предок по имени Балор! Он бы ржал, как ненормальный.
- Так получается, море – это гигантский компьютер? – обалдевает Марк.
- Хорошо защищенный от вирусов, - ворчу я. – Намеренных вредителей среди фоморов замечено не было. Пока. Но кто знает, чего мы еще наберемся, среди людей бегая?
Мой суженый качает головой. Люди – на удивление твердолобые существа. То есть крепкие умом. В общем, сколько им ни расскажи, они не дают себе труда осознать полученное. И немедленно принимаются требовать еще. А я так устала…
День был чертовски длинным. Сперва Мулиартех свалила Марка балоровым взглядом, самым древним психотропным оружием на земле. Хорошо, что не смертельным, а только усыпляющим. Потом мы через весь город везли бесчувственное тело ко мне домой. Приводили беднягу в себя. Успокаивали после радостной новости, что отныне он - нареченный фоморской принцессы (по людским меркам - кошмарной уродины). Отпаивали всеми видами горячительных напитков, обнаруженными в доме. Потом старая кошелка убыла в ванную, откуда не вернулась. Совсем. Парень опять впал в истерику. Но ненадолго. Слишком уж он любопытен. Любопытство-то его и реанимировало, а вовсе не коньяк и не ерофеич с ратафией, которые Кавочка готовит по рецептам позапрошлого века.
Но коньяк, ерофеич и ратафия тоже хорошо пошли. И идут до сих пор.
- Слушай! – воодушевленный крепкими напитками, Марк идет на приступ больной темы. – А зачем тебе я? Я же вижу – у вас совсем другие, а-а-а, ы-ы-ы… стандарты красоты!
- Ну, другие, - пожимаю плечами я. – Откровенно говоря, мне очень жаль, что так вышло. Что ты очень сильный провидец. Что морок на тебя не действует. Что ты видишь меня во всей моей, гм, фоморской красе. Если б ты был чуть-чуть послабее, я к твоему пробуждению уже знала бы, какую девушку тебе хочется. И ты бы ее получил.
- Думаешь, мне нужна вся эта… фоморская ложь?
Черт! Ну до чего прямолинейный сукин сын!
- Твои нужды мне до фени. Все дело в интересах моего рода! – Я решаю быть не менее прямолинейной… акульей дочерью. – Вполне вероятно, что нашему племени понадобится ребенок с кровью провидца. И тогда я должна зачать от тебя. А у тебя на
