Мойра почувствовала его присутствие, почувствовала даже раньше, чем увидела прислонившееся к столбу тело, смутные очертания которого проступили в ночной темноте. Он не напугал ее. Он просто возник и стал реальностью, как будто перешел из воспоминаний в окружающий мир плавным продолжением грез, неожиданно обретших живое воплощение. Сколько он стоял там, глядя на нее?
«Не сейчас. Сейчас у меня совсем мало сил».
Он опирался плечом на столб, сложив руки на груди. Предаваясь воспоминаниям, она глядела невидящим взглядом в небо, он же смотрел на нее, и его внимание каким-то образом нарушило спокойствие, что и стало для нее сигналом о его появлении. Она не заговорила, давая ему понять, что увидела его; вместо этого она ждала, пока рассеются остатки опасного сентиментального настроения, вызванного мысленным путешествием в прошлое.
— Я думал, ты уже уснула, — сказал он тихо.
Как он определил, что она не спит? В темноте ночи он не мог рассмотреть ее лица. Наверное, расслышал медленные и гулкие удары сердца.
— Ты собираешься пробыть здесь всю ночь?
— Нет, конечно, но поскольку… а почему вы не с Энн? — вопрос вырвался сам по себе и прозвучал довольно дерзко, совершенно не соответствуя ее настроению.
Он ответил не сразу. Просто стоял, наполняя ночь едва ощутимой опасностью; копна сена вдруг стала совсем не таким спокойным местом, как несколько мгновений назад.
— Я не с ней, потому что не хочу быть с ней.
— Это бы упростило ситуацию.
— Думаешь, упростило бы? Может быть, на эту ночь, но не более того.
Она села и обратила свой взгляд в сторону темных полей. С момента его прихода она вновь ощутила бешеную пульсацию крови, которая, казалось, пронизывает всю ночь. Ей казалось, что этот сумасшедший ритм передавался и воздуху, который они вдыхали, и всему, что окружало их в этой опьяняющей ночи. Состояние было одновременно и тревожным, и притягивающим. Аддис сидел неподвижно, его пульс с не меньшей силой ощущался в разделяющем их пространстве, словно жизненные силы мужчины подстраивались под женский ритм, звуча в унисон. Внутренний голос навязчиво шептал ей, предупреждая об опасности, но душа, изголодавшаяся по любви, откликалась на взрыв чувств с ошеломляющей готовностью.
— Чего вы хотите от меня, милорд? — выдохнула она с-ударением на «меня».
— Раньше ты меня так не называла. Не стоит начинать и сейчас.
— Наверное, лучше, если я буду называть вас именно так. Это реальность, о которой я постоянно забываю.
— Как твой лорд, я запрещаю тебе называть меня так, — он приблизился к ней. Благоразумие требовало, чтобы она вскочила и убежала. Мойра не послушалась.
Аддис опустился на сено рядом с ней, и ее чувства обострились до предела. Она пожалела, что сделала приступок из сена слишком маленьким — будь он побольше, им хватило бы места обоим, и его плечо и бедро не прикасались бы к ней так близко, пробуждая опасные и одновременно прекрасные ощущения.
— Сейчас мне хочется просто посидеть рядом с тобой этой удивительной ночью под этим потрясающим небом. Не помню, когда я в последний раз испытывал подобное спокойствие всего лишь от того, что сижу рядом с другом.
Он расслабился и откинулся назад, опираясь спиной на сено. Она не могла видеть его лица, но чувствовала исходящее от него тепло; их разделяло расстояние в ширину ладони.
— Когда я был в Балтии, мне нравилось сидеть вот так вот и знать, что над Англией светит та же самая луна, искрятся те же самые звезды. В этом одновременно смешивались и боль, и утешение.
Ей не составляло труда представить одиночество, которое ему довелось испытывать в чужих краях, и сердце сжалось от сочувствия.
— А наоборот — тоже действует? Испытывать те же боль и утешение, зная, что над ними распростерлось то же самое небо?
— В некоторой степени. Она так и предполагала.
— Они же превратили вас в раба.
Он тем временем нашел выбившуюся из-под ее покрывала прядь волос и принялся играть с ней. Она не ощущала прикосновения его пальцев, но их легкое движение все же чувствовалось, щекотало голову, посылая крошечные волны дрожи, расходящиеся по коже, словно рябь по воде.
— Да, потому и сам отчасти удивляюсь. Странно, однако, что может произойти с человеком в подобной ситуации. В течение первого года меня до краев переполняли ненависть, злость и презрение. По ночам я мысленно планировал побег за побегом. Я видел только варварство и все то, что отличает нас от них. Но так можно прожить только некоторое время. Постепенно странное и непривычное становится знакомым. Жизнь вливается в новую колею. Я так и не примирился с рабством, но не смог оставаться непричастным и злым все шесть лет. Со временем начали выявляться вещи, которые делают нас похожими. У нас бароны, у них — бахораи. У нас священники, у них — кунигасы. Мы сжигаем еретиков, они забивают жертвенных животных.
— У нас один Бог, а они поклоняются многим.
— Между их божествами и нашими святыми очень много общего. Они не понимают, почему мы так настаиваем на различиях.
— А вы? Это же ересь, Аддис.
— Я просто постепенно начал смотреть на мир их глазами. Как ни странно, я лучше начал их понимать, когда вернулся домой. Я обнаружил, что шагаю по родной земле с тем же ощущением, которое испытывал, когда впервые ступил на их землю; мне казалось, что я чужестранец, на каждом шагу натыкающийся на странные и непонятные вещи. Традиции и представления, которые я раньше воспринимал как должное, неожиданно предстали совершено в новом свете.
Он по-прежнему рассеянно поигрывал с ее локоном. Ее шея буквально ожила от проникающих сквозь кожу ощущений. Его пульс сравнялся с биением ее сердца, как будто их кровеносные потоки слились воедино, заодно вовлекая в себя и окутывающую их ночь. Неуловимая связь была еще более опасной, нежели открытые ласки, и Мойра чувствовала, что поддается силе его обворожительных чар.
— А ты, Мойра? Как ты жила эти годы?
— Как я жила? Что за вопрос! Никаких приключений, ничего примечательного. Жила обычной жизнью, как все.
— Рэймонд говорил, ты была замужем за благородным рыцарем.
Все та же едва ощутимая игра с локоном. Ее плечи вздрагивали от легких прикосновений. Ее охватило сильное желание вытянуть шею и замурлыкать по-кошачьи.
— Вы его знали. Сэр Ральф, у него было небольшое поместье, подаренное Бернардом. Это Бернард
