– Ненавижу тебя, – повторил Артур.
– И лучше было бы, чтобы они машину разобрали. Попадутся – сам же себе не простишь…
– Да пошёл ты, – сказал Артур и ускорил шаг.
Дымов догнал его, и вместе они завернули за край угольной насыпи. Там взору их предстала следующая картина.
Из дверей прилепившегося к вершине холма свинарника вырывался бурлящий поток. Склон, по которому вода стекала к реке, пузырился бурыми комьями. Некоторые из них поднимались вверх, другие скатывались в реку. Дымов изумлённо посмотрел на Артура.
– Поросята, – сказал тот, и они вступили на гулкие доски моста.
А склон перед ними пенился, шевелился, визжал…
Дверь свинарника, дрожа, выпустила последнюю воду и застыла, оставив проём сочиться струйками и ручейками. Стараясь не ступать в глубокие лужи, они подошли ближе и заглянули внутрь.
В свинарнике царила тьма, плотная и вязкая. Потом она вдруг раздвинулась, и наружу, мелко семеня копытцами, выбежал поросёнок. Он тревожно хрюкнул, поскользнулся и скатился на брюхе по размокшему склону. Проводив его взглядами, они шагнули внутрь.
Шли вслепую, осторожности ради вытянув перед собой руки. Под ногами хлюпало и проседало. За загонами визжали свиньи, их массивные тела бились о перегородки с глухим стуком.
На ощупь, перебирая руками по шершавому частоколу, они двигались вперёд. Двери некоторых загонов были распахнуты, за их проёмами царила мёртвая тишина.
– Что здесь, интересно, случилось? – спросил Дымов. – И почему света нет?
– Ох! – сдавленно вскрикнул Артур.
Что-то мокрое и живое кинулось ему под ноги, отбросив к изгороди, ударилось несколько раз в близлежащие ограждения и с визгом кинулось в сторону, из которой они пришли.
– Что случилось, Артур?! Ты живой?
– Живой, живой… – проворчал Артур, чувствуя, как его сапоги наполняются влагой.
Держась за ограду, он нагнулся и нащупал в месиве под ногами свою шапку. Выжал её и засунул за болтающийся у пояса ремень.
– Вернёмся? – спросил Дымов.
– Давай в подсобку заглянем. Может, там кто-нибудь есть…
За грубо сколоченной из неструганых досок дверью горел свет. Ослепнув на первые несколько секунд, они застыли на пороге. Когда же зрение вернулось, сдвинуться с места они так и не смогли.
У широченной скамьи стоял согнувшись зампотыл части прапорщик Пуцек с портупеей в вытянутой правой руке. Левой он придавливал к скамье бритый затылок рядового Юращенко, стоящего на коленях. Галифе солдата были приспущены, и белоснежный зад сиял на фоне потемневшей от времени древесины. Хомуты, вилы и прочая утварь в спокойном безмолвии созерцали со стен вершащуюся в их присутствии расправу.
– Хрясь! – врезалась дублёная кожура портупеи в дебелую кожицу солдатского пончика.
– Хлоп! – шлёпалась следом полная, судя по звуку, кобура.
– Что делать будем? – тихо спросил Дымов.
– Кажется, вот это и называется «огульно охаживать»… – прошептал Артур, набрал в лёгкие воздуха и что было сил гаркнул:
– Отставить экзекуцию, товарищ, ёма, прапорщик!
Получилось очень похоже на майора Оскому. Дымов прыснул.
Пуцек обернулся. Рука с взвившейся портупеей застыла в воздухе. Глаза ошалело таращились на солдат.
– Товарищ прапорщик, разрешите обратиться, – отчеканил Артур, пользуясь заминкой.
– Обратиться, бля, – портупея, взвизгнув, снова врезалась в зад Юращенко. – Обращайтесь.
– Хрясь! Хлоп!
– Я, бля, ща тут кое-кому обращусь… Хрясь! Так, бля, обращусь, что, бля, обращалка отвалится… Хрясь! Хлоп!
Юращенко, как это ни странно, деловито сопел.
– Смотри, тля, даже не вскрикнет… Хрясь! Я, бля, Ваську полжизни лечил, у него только с год, как вставать начал, а ты всех поросят… У, бля, уродец сраный…
– Хрясь! Хлоп! Хрясь! Хлоп!
Артур подошёл и схватил зампотыла за кисть.
– Но-но, чёрт лукавый! – взревел тот, вырывая руку. – Ща и тебе жолдас отполирую…
– Товарищ прапорщик, – спокойно сказал Артур. – Рядового Юращенко срочно к командиру части…
– Я вашего, бля, рядового, на губе за вредительство сгною… Хрясь! Сорок восемь суток вне очереди!.. Хрясь! Семьсят суток…! Хрясь! Сто шендернадцать суток! Боже ж ты мой! – он опустился на скамью, уронил портупею на пол и закрыл лицо руками. – Сколько же я с Васькой возился… Всё коту под хвост… Всё! Утоп, герой-ебливчик! Утоп!
Зампотыл согнулся, коснулся лицом колен, и плечи его сотрясли рыдания…
– Васька мой, Васька…
Артур поднял Юращенко с колен, помог нахлобучить шапку и мотнул головой в сторону двери. Когда они выходили, прапорщик Пуцек сидел в той же позе и плечи его по-прежнему тряслись…
– Да я рассчитал всё, точно говорю! – оправдывался долговязый Юращенко, когда они спускались с холма к реке. – И я так уже двести пятьдесят раз делал… Я в школе на труде макет построил, а меня потом на олимпиады мелиораторов и всё такое… Медаль даже дали – за доблесть и смекалку…
Он почесал затянутый в галифе зад.
– … Собрал я, короче, насосы с рукавами со всех теплиц… Даже из новой взял, что на откосе… Там насосище отличный стоит, из-за него, думаю, ошибка и вышла. Да и то, что уснул, вот… А так бы ещё и отпуск дали… А может, я бы армии патент продал… Освободил бы, так сказать, солдат от рабского труда. А чего, пару насосов, рукава в реку, и кемарь себе, пока вода на полметра не поднимется…
– Полметра! – не выдержал Артур. – А поросята?! Тоже полметра?!
– Ааааа…
– Ага, – сказал Артур и влепил Юращенко подзатыльник. Потом нагнулся и схватил в охапку барахтающегося в грязи поросёнка…
– Эх, хреном бы его натереть да пивом полить, ёптэ! – крикнул Лёха из кухни, лязгая заслонкой духовки. – Да где же его сейчас добудешь, пива…
Артур с Дымовым доедали борщ. В помещении для приёма пищи кроме них никого не было.
– Я под это дело полбуханки смолотить могу, – сказал Артур, натирая ржаную горбушку чесноком.
– Дурная привычка, – сказал Дымов.
– Серёж, я тебя, конечно, уважаю, но иногда ты как затянешь свою заунывную песню…
– Чего вы там? Про борщ? – подал голос Лёха, выходя из кухни. – Так я его свежим свекольным соком заправил. Меня и в офицерку кличут, ёптэ, если борщ по расписанию..
– Алексей, а солдаты сегодня что на обед кушали? – поинтересовался Дымов.
– Чего-чего… Знамо чего. Сало-волосало, ёптэ, с перловкой третьей жёсткости.
– Вот поэтому, Артур, у Бакотова была такая слабая иммунная реакция. Сало-волосало…
– Да, кстати, ты Бакотова хорошо кормишь? – спросил Артур Лёху.
– Обижаешь, ёптэ, – ответил тот, бросив взгляд на часы. – Утром ему яблочек с морквой пошкрябал, яйцо всмятку, медку опять же… В обед борща с чесночком, на ужин картошечки цивильной дам, рыбку поджарю, почти без опарышей…
Внезапно скрипнула входная дверь и в столовую вошёл Бакотов.
– О! – воскликнул Лёха. – Говно вспомни, оно и всплывёт… Тебе чего надо, воин? Али добавки захотел? Таким, как ты, ёптэ, хрен в рот не клади – откусют…
Бакотов стоял насупившись и прижимая к груди больную руку.
– Пойду перевяжу его, – Дымов встал.
