или государственном строе, чтобы вытолкнуть мир на следующий виток?
– Я их презирал. Я писал краской из баллончика: «Счастье – это не стиральная машина». Я ненавидел проявления стадности.
– Понятно, что ненавидели. Кстати, а белье вам тогда кто стирал?
Я почесал кончик носа.
– Мама.
– Замечательно! – вскричал Эдуард Семенович и даже, помнится, хлопнул в ладоши. – Великолепно! И будьте же честным до конца: маму вы тоже презирали?! Не как быдло на огородах и трубах, это было бы слишком, но так… слегка. Да или нет?
Я кивнул. А смысл отпираться?
– Конгениально!
– Чему радуетесь?
– Вам! Скажите, как сейчас относитесь к стиральным машинам?
– Дались вам они…
– Позвольте старику отвести душу!
– Мое отношение изменилось. Сначала я понял, что проблема, по сути, не в вещах. Проблема в отношении к ним. Железяки не виноваты.
– А затем, – подбадривал меня Мистер Штык, – затем…
– Пожив некоторое время в общежитии и на съемных квартирах, – со вздохом признался я, – стал думать, что она бы мне очень даже не помешала…
– И уж наверняка за эти годы поняли, в чем
– Вам в кайф чувствовать себя правым? – вопросами на вопрос отвечал я. – Умнейшим парнем во вселенной?!
Мистер Штык покачал головой.
– Вовсе нет. Это же просто болтовня. Треповая баталия. Меня изначально интересовало не замутненное годами мнение. А вы заехидничали. Мне же, выражаясь вашим языком, не в кайф, когда меня преждевременно подозревают в маразме и подкалывают без причины. Хотят заставить пенсионера драить толчок. Нехитрая комбинация…
– Черт, – ругнулся я, – опять выиграли. Я действительно мало чего общего имею с собой шестнадцатилетним. И мир, виденный им, лишь косвенно принадлежит мне. Убедили. Продолжим?..
…Ласкер доковылял до миски, чтобы попить воды, и приковылял обратно. На ногу в тапке. Я в сотый раз проигрывал. То ли не вник в защиту Алехина, то ли Мистер Штык придумал оригинальную версию нападения. Пришлось класть несчастного своего короля мордой вниз на доску. Мопс, услышав стук фигуры о стол, поднял башку и взглянул на меня. Глаза у него были большие и черные. Он вздохнул, притворно сочувствуя.
– Ласкер, веди себя прилично, – приказал Эдуард Семенович и протянул руку для пожатия. – Вы играете все лучше и лучше. Скоро мне придется сдаться.
– Шутите? Как давно вы увлечены шахматами?
Я пожал ладонь старика.
– Что-то около года.
– Как? – вскрикнул я. – Не с пеленок?
– Год назад я путался, как ходит конь…
–- Не верю.
– Ваше право, – сказал старик. – Не желаете ли коньяку в честь этой партии? Угощаю. Поверьте, коньяк не московский…
– Питерский?..
Эдуард Семенович впервые предложил мне выпить с ним коньяку.
– Лимон есть?
– И сахар, и кофе. Будете?
– А, – махнул я рукой, – давайте. Уговорили.
Мистер Штык встал и прошел к шкафчику. Ласкер потрусил следом. Мистер Штык спросил, не оборачиваясь, позвякивая чем-то в шкафчике:
– Как продвигается работа над сценарием?
– Сам пишется, – соврал я.
Оставался последний день, а я не сочинил ни строчки. Но я не умирал от голода. Наконец-то подвернулась разовая физическая работа: выносить строительные отходы с утра до вечера. Мозг при такой деятельности отключается. Трудишься на рефлексах.
Эдуард Семенович извлек пузатую бутылочку, банку кофе и пыльные бокалы.
Я вызвался порезать лимон.
– Алкоголь в разумных количествах полезен, – пробормотал старик.
Коньяк был что надо. Я выпил, и внутри стало тепло. Мистер Штык, грея бокал в ладонях, подсел к компьютеру и добавил в проигрыватель джаза. Это была не мезозойская эра. Музыка смешивалась с коньяком, и ко мне ненадолго вернулось изрядно подзабытое чувство домашнего уюта. Ласкер что-то поскуливал в унисон.
Вечер почти уже превратился в ночь. Чернильное небо. Горящие фонари. Одинокие прохожие и последние троллейбусы. Разменявший четвертое столетие город.
Я погружался в его историю. В его болото.
А старик убрал шахматные фигуры и вытащил костюм на плечиках. Он был серого цвета и явно пошит на заказ. Старомодный и пахнущий нафталином, но по-прежнему – стильный. Как и положено добротным вещам.
– Куда-то собираетесь? В такой час? Свидание?
– Можно и так сказать. Я собираюсь спать.
– А зачем костюм?
– Я точно знаю, что умру во сне, – ответил Мистер Штык. – И я хочу, чтобы меня похоронили в этом костюме. А то выберут бог весть что…
Я не спросил, откуда он знает. Я спросил:
– А что за дама на плакате? Она актриса?
– Она – моя жена. Спокойной ночи, молодой человек.
Я залпом допил коньяк. Поставил бокал на стол.
– Спокойной ночи, – я понял, что он не желает говорить на эту тему.
И пошел к себе в комнату. Спать не хотелось совершенно. Руки подрагивали от сегодняшней физической работы и выпитого.
Я загрузил ноутбук и открыл текстовый редактор.
– Не придумывай.
Пальцы забегали по клавиатуре. Булгаков говорил о своих лучших фельетонах, что они казались ему, когда писал, не смешнее зубной боли.
За стеной хихикала Алиса.
11
Почему люди так реагируют?
Я потом отыскал в энциклопедии слово «спонтанность». Там утверждалось, что спонтанность – это самопроизвольная реакция, вызванная не внешними факторами, а внутренними причинами. Так вот, чем дольше живу, тем меньше в этих внутренних причинах разбираюсь. И еще я раньше думал, что опыт приходит к тебе постепенно, то есть после определенного количества лет, прожитых в определенных условиях, – начисляются очки опыта. Типа как повышение по службе. А теперь я понимаю, что нет. Опыт приходит сразу, только что его не было, и вдруг раз – есть! За секунду. Он просачивается в тебя на вдохе. И
