– А теперь ешь, – сказала Полина и дала мне кусок сыра с хлебом.
– Я не слишком люблю сыр.
– Ешь, тебе говорят. И снова пей! Ты – молодец! Коля бы заныл еще час назад…
– Я не ныл.
– Я и говорю. Эй, эй! Мне немножко оставь!
Она надела шерстяные рукавицы, принялась растирать мои руки и щеки. И я все простил и понял в этот момент, что почти абсолютно счастлив. Я пил и ел. А самая чудесная девушка в мире растирала мои озябшие руки.
– Отдохни несколько минут. Сорок минут до обратной электрички.
– Угу, – блаженно издал я.
Вино действовало, и я передумал коченеть. Подумал: до чего же неохота возвращаться. Разглядывал облачка пара, вырывающиеся изо рта, цепко держал холодное горлышко бутылки. Полина смотрела на меня и чему-то улыбалась.
– Чего?
– Ты – молодец, – повторила она.
Отдохнув и еще выпив, мы побежали на остановку.
…Электричка вильнула хвостом на прощание. Полина выматерилась и, швырнув рюкзак на землю, уперлась ладонями в колени. Она тяжело дышала.
Я стоял сбоку от нее. Думал: неужели?..
– Твою мать…
– Да ладно, не переживай.
– Я что, время неправильно узнала? – риторически спросила Полина, вы-прямившись. – Не понимаю.
– Когда следующая?
Полина хохотнула.
– Завтра, дорогой, завтра.
– О, как! Ну, тогда пошли на автовокзал. Где он тут?
– Ближайший? В Новгороде. Или в Чудово. Тут недалеко. Час езды всего.
– Проблема-а-а…
– Да уж. Мобилы наши, как ты, наверное, догадался, здесь тоже связь не ловят…
– Может, автостопом попробуем?
– А денег у тебя сколько?
Я порылся в карманах.
– Сто пятьдесят три рубля.
– И у меня сотня с копейками. На такси маловато. Давай попробуем автостопом!
Мы вышли на трассу. Голосовали и голосовали. За целый час голосования остановилась одна машина, в которой сидело трое сынов гор.
– Поехали, красавица! А мальщик в следующей…
Вслед отъезжающей тачке Полина показала отогнутый средний палец.
– Что за черт, а? Бесполезно. Может, к хозяевам этого хуторка попросимся?..
Я кивнул. Мы опять зашагали в деревню.
Постучались в дверь дома, у которого был флюгер-петушок на крыше.
Открыл бухой в зюзю Хозяин. Уперся плечом в косяк и смотрел на нас мутно, воспаленно. В правой руке Хозяина – топор. Окровавленный. В левой – безголовая курица. Тельняшка в алых брызгах. Кирзовые сапоги.
– Че?
– Позвонить, – заикнулся я.
– А ну!!! – заорал Хозяин и замахнулся топором. – Я вас, духи!..
Я сгреб Полину в охапку, и мы снова побежали. Вариантов у нас было немного.
Точнее, один был вариант. Дом с круглым окном.
Стены дома покрывала мшистая дрянь. Цветовой ряд колебался от ржавого до сине-зеленого. Нижний этаж был завален битым кирпичом, бутылочным стеклом и рулонами пожелтевшей бумаги. На верхний этаж вела лестница. Поднялись. Там были остатки кровати и кресел. В проеме круглого чердачного окна замер голубь. Мы напугали голубя, и он, улетая в небо, обосрал полусгнившую раму. Я изучал дом уже не как декорацию, а как наше временное пристанище. И пристанище это меня не удовлетворяло.
– Холодает, – сказала Полина, ежась и поправляя шарф.
– Костер разведем.
– Прямо тут?
– Нет, зачем. Дыма будет много. У входа.
Наносили сучьев и палочек. Для растопки использовали пожелтевшую бумагу. Благодаря дурной привычке Полины – была зажигалка. Когда наш костер занялся, я, оставив Полину следить за ним, понесся в единственный деревенский универсам.
– Попробуй дозвониться до города! – крикнула мне вслед Полина.
В магазине купил буханку хлеба, тушенки в замечательной банке, которую можно взломать без открывалки (есть кольцо на крышке), печенье и коробку дешевого красного вина. Израсходовал почти все деньги. Остался сороковник на взятку контролерам в электричке. Завтрашней электричке…
– Нельзя ли от вас позвонить? – спросил я у обрюзгшей тетки, стоящей за прилавком. – Понимаете, мы от транспорта отстали…
– Понаедут, наркоманы…
– Да с чего вы взяли, что я – наркоман! – возмутился я.
– А вся молодежь, которая тута, – наркоманы! – сказала тетка. – Ненаркоманы свалили давно. И не тявкай!
– Есть телефон у вас? Вы разрешите позвонить или нет?
Тетка уперла руки в боки. Долго меня разглядывала. Что-то, наверное, такое увидела, потому что черты ее лица смягчились:
– Вон, в каморку пройди…
И в этот момент что-то хлопнуло и свет в магазине выключился.
– Ай, твою в хвост и гриву! – завопила тетка. – Опять лектричество отрубили. Монтеры, сукины дети! Все, мальчик, вали! Закрываюсь я. Не будет никакого телефона.
Я развернулся к выходу. Тетка причитала уже в спину:
– Сукины дети! Опять кино мое пропущу! Во всем селе, третий раз за неделю!..
Приперся к заброшенному дому с пакетом и плохими новостями.
Полина кивнула:
– Окна погасли. Отрубили?
Я сказал, что да, отрубили. Полина вздохнула.
– Это похоже на фильм ужасов. Деревня тебя не отпускает, и ночью из подвалов начинает выбираться нечисть. Жутковато мне.
– Да не бери в голову, – сказал я, отчаянно бодрясь. – Есть жратва и вино.
– Жратва и вино – это прекрасно, – философски заметила Полина.
Сучья и палочки в костре весело потрескивали, разбрасывали искры. Дым поднимался вертикально. Это к морозу, если верить учебнику природоведения за второй класс.
В тот вечер мы здорово напились. Костер догорел.
И нам было очень холодно. Темно. И у дома этого – необычная энергетика!
Наверное, это что-то объясняет. Хотя, я не уверен…
Когда я почувствовал ее мягкие, чуть сладковатые от вина губы – я снова был счастлив. Когда это закончилось, где-то на самом верхнем этаже – я плакал.
Полина курила и смотрела на огонек сигареты. Огонек подрагивал. Он был слабый, этот огонек. И он скоро исчез.
