— В случае чего, крикни «Чаби», и я подгребу мигом. Я тут месяца на три застрял, не меньше. Жениться собираюсь,
— А как вас зовут по-дельфиньи, Чаби? — поинтересовался Геннадий.
Любезность моего героя, дорогой читатель, не знала границ.
— Все равно не услышишь, — усмехнулся дельфин и пояснил: — Ультразвук. — Он открыл рот, и все же до Геннадия откуда-то издалека, как будто из космоса, донеслось что-то вроде: — Оооооиииииэээээу…
— Оооооиииииэээээу? — переспросил мальчик.
— Ну, ты даешь, Гена! Услышал! Теперь мы с тобой дружки. Пока!
Он вильнул хвостом и ушел в глубину.
Геннадий поднялся по ступенькам за чугунным львом с кольцом в пасти.
Освещенная луной площадь была пуста, только в центре ее высилась позеленевшая бронзовая фигура в треуголке. Поблескивали под луной немые окна старинных домов, двери амбаров и магазинов были закрыты. Геннадий быстрым, но спокойным шагом пересек площадь, скрылся в тени длинной колоннады. Здесь он снял рубашку и выжал ее. Он взялся было уже за штаны, когда услышал звон гитары и молодые голоса. На площадь из таинственного мрака боковой улочки вышли три парня и две девушки. Красивые, ладные фигуры, ленивая походка — типичные эмпирейцы, беспечные, как птицы.
«Почему бы мне не пойти прямо к ним и не спросить, где резиденция президента Джечкина? — подумал Геннадий. — Этих людей нечего бояться…»
— напевал гитарист.
— Эй, прекратить пение! — послышался грубый голос, и на площадь вышли четверо квадратных парнюг с карабинами.
— С каких это пор в Оук-порту нельзя петь? — крикнул гитарист.
— Марш по домам! — рявкнул квадратный.
— Катитесь, кроты, в свои ямы! — захохотали эмпирейцы. Геннадий пробежал под колонной и нырнул в узкую улочку, из которой только что вышли «кроты». Некоторое время он еще слышал шум перебранки, потом все затихло.
Больше часу Геннадий наугад петлял по извилистым улочкам, поднимался по мраморным лестницам, прятался за скульптурами. Иногда он видел костры, возле которых сутулились мрачные типы. Замечал на стенах желтые листочки со зловещими угрозами.
И несмотря на тревожное опасное положение, Геннадий с его отзывчивой и впечатлительной натурой не мог не поддаться очарованию ночного Оук-порта. Таинственная игра его теней на мраморных плитах и барельефах, на витражах и мозаиках, сверкающие под луной бритвенно-острые коньки крыш, движение и тихая разноголосица его листвы, все звуки ночи, то глухие, то неожиданно звонкие, надолго, может быть на всю жизнь, пленили мальчика.
На одном из старых домов возле подъезда со скрипящей на слабых петлях, разболтанной дверью Геннадий вдруг увидел мемориальную доску с полустертым золотым тиснением:
«В этом доме часто останавливались русский писатель Александр Грин (по пути из Зурбагана в Гель- Гью), английский писатель Джонатан Свифт (из Лилипутии в Лапуту), французский писатель Жюль Верн (из пушки на Луну)».
Едва он успел прочесть эту поразившую его надпись, как дверь резко распахнулась, и на пороге дома появился высокий худой незнакомец в старомодной крылатке песочного цвета и в широкополой шляпе.
— Вы ищете друзей? — спросил незнакомец Геннадия, как бы не разжимая губ и мягко улыбаясь глазами.
Мальчик молча кивнул.
— Пойдемте со мной, — сказал незнакомец и двинулся вдоль витой чугунной решетки, за которой тренькал фонтанчик.
Шаги незнакомца были легки, трость мерно постукивала по мостовой. У него был вид спокойного, чуть грустного, но и не лишенного юмора человека, который никогда никуда не спешит, но никогда никуда не опаздывает. Клетчатый портплед в левой руке не тяготил его, и одежда была удобна, ловка, хоть и небогата.
Возле круглой афишной тумбы он остановился. Бриз, вылетевший из-за угла, взметнул его длинные седые волосы.
— Поворачивайте за угол. Сюда! — Он показал палкой. — Пройдите спокойно и не таясь три дома. Там вас встретят.
— А вы? — тихо спросил Геннадий. Ему почему-то очень не хотелось расставаться с этим любезным незнакомцем.
— К сожалению, дружище, у меня свои дела, — улыбнулся тот, показав длинные зубы, приподнял шляпу и пошел по крутой улочке вниз, к морю, в прозрачную, словно пронизанную серебряной сетью темноту.
Геннадий смотрел ему вслед, пока он не исчез.
«Кто же это был и на каком языке мы говорили? — подумал мальчик. — На русском, английском, эмпирейском?.. Может быть, вообще мы не сказали ни слова?»
Он повернул на улочку, косо разделенную луной на темную и светлую части. Чувствуя полное доверие к незнакомцу, он пошел не таясь по освещенной стороне и вдруг — о, чудо! — увидел важно шествующего ему навстречу Пушу Шуткина.
— Шуткин, это вы? Не верю своим глазам! — вскричал Геннадий, не сдержав радостного смеха.
— Геннадий, здравствуйте, дружок, — покровительственно приветствовал его Пуша Шуткин. — Сейчас нам не до смеху. Я рад, что смелый мой прыжок закончился успехом…
Он вспрыгнул на подоконник дома и, взявшись правой передней лапой за стену, запел, выразительно жестикулируя левой.
