%D0%BB%D1%8C%D0%BD%D0%B8%D0%BA%D0%B0'>Медиана треугольника - отрезок, соединяющий вершину с серединой противолежащей стороны. Все три медианы треугольника пересекаются в одной точке - центроиде или центре тяжести треугольника. Прим. авт.}. Мне зябко и немного смешно. Я представляю себя крадущейся плавным текучим шагом с мечом у правого плеча – вот как Викинг сейчас. Такая вся тренированная, с пластикой воина, крутая и сильно перепачканная. Марид и Королева Вод, поменяв тела на демонические, избавились от следов подземной пыли, а Викинг так на битву и пошла извазюканной. Как Рэмбо какой иномирный.
Господи, чем у меня башка занята? Почему не могу я всерьез относиться к происходящему? Это же последние часы – а может, минуты – моей жизни, наверняка последние. Я должна вспоминать лица родных и близких, Хаську мою осиротевшую жалеть, вздыхать о несостоявшемся счастье с Драконом – а нас ждало счастье, кто бы сомневался! И вместо этого я ощущаю воздухоплавательную легкость, точно после обезболивающего, лишь уголками сознания понимая: боль придет. Страхи, сожаления, сомнения – все придут, накинутся, как псы… Если им будет на что кидаться. Меня-то здесь уже не будет. И, вероятно, не будет нигде. Значит, сначала бой, а боль от укусов психологических блох – потом.
Без всякого шума – и даже без пафоса - одно из зеркал в стене расходится черной щелью. Дверь. Из нее выходит огромная… да, скорее туча, чем туша. Человеческое тело, даже будучи отягощено сотнями лишних килограмм, остается ПРЕДСКАЗУЕМЫМ. Его мышцы и кости совершают те же движения, что и тело, не утратившее стройности. Только с большим усилием. Но это… это нечто не переваливалось с ноги на ногу, колыхаясь и размахивая руками, чтобы удержать баланс. Оно не дышало с хрипом и присвистом, судорожно пополняя кровь кислородом. Оно бесшумно текло в нашу сторону, как может течь, скажем… вода, воздух, воин, дракон!!! Я знаю эту пластику! Она – не моя. И уж конечно, не ее. Это пластика моих воинов, отражение их навыков, их силы, их непобедимости.
Значит, все мои подозрения верны. Есть в проклятой бабе нечто зеркальное. Источник ее власти – умение отражать и присваивать то, чем силен собеседник. Или противник. Что зачастую одно и то же. Она берет на вооружение наш боезапас и прибавляет свой собственный. Поэтому изначально перевес не на нашей стороне.
Если она сейчас оборотится водяным смерчем, я ни капельки (ха-ха…) не удивлюсь. В конце концов, по обе стороны от нее вращается темный воздушный столп марида и сверкает ледяной статуей Королева вод – и оба демонстрируют бесстрастие, достойное вышколенной прислуги.
Ну что ж… Боевая мощь нашей команды ей не страшна. И значит, все будет так, как я предполагала. Сражение на том оружии, которое не отражается в зеркалах. Слово Хаоса против Слова Созидания. Все-таки будем через плетень переругиваться, ага.
- Хорошо, что ты пришла… Ася! – каким-то неуместным бодряческим тоном приветствую я своего врага.
- Яся. Меня зовут Яся. – Она щерит зубы, мелкие и острые, как у хорька.
Ага, конечно. Все тут по зеркальным законам – одна из нас на «а», противоположная – на «я»... Ужас, до чего противная особа. Одни зубы чего стоят. Все-таки могущественная штука – магия внешности. Что же, если у человека зубы мелкие и острые, то и натура должна быть мелочная и злобная? Какая глупость, если вдуматься…
- Ну что ж, пани Ядвига… - ерничаю я. – Люди мы с вами солидные, шашками махать – только время зря терять. Поговорим? Как демиург с демиургом.
- Скучная ты какая! – всплескивает руками Яся. – И тут вместо войнушки переговоры устроить норовишь. Я-то надеялась твоих ребятишек – ам! – были ваши, стали наши. – Глаза ее светятся холодным умом и… яростью. Хорошо настоявшейся, нечеловеческой.
- Ну скучная, - пожимаю я плечами. – Зачем мне моих людей тебе скармливать? Я что, голливудское кино снимаю? Эффектной финальной сцены ищу? Да и ты не хуже моего понимаешь: это наша война. Они, - я обвожу руками притихшее мое «подразделение», - свое дело сделали. Вывели нас друг на друга и любезно согласились поприсутствовать при перебрехе богов.
- Тогда уж при битве Добра и Зла, - ухмыляется Яся. – Ты – Добро, я - Зло. Роли распределены. Надеюсь, у тебя не было намерений подлизываться и за жизнь трындеть? Предупреждаю: со мной твои слащавые разговоры не пройдут. Мне нужна эта вселенная. Я ее создала не в меньшей мере, чем ты. И не отдам ни за сладкие речи, ни за красивые глазки.
- Да я всего-навсего спросить хотела, - смиренно складываю ручки я. – Зачем тебе верхний мир? Что ты собираешься из него сделать?
- Ой-ой, спросить она хотела! – обезьянничает наше Вселенское Зло. – Или не знаешь? Мне нужны рабы. Идеальные рабы. Отражающие мою точку зрения, как свою. Если я заскучаю и мне понадобятся враги, чтобы размяться, я всегда могу отпустить поводок и дать послабление самым бойким. Пусть побунтуют. А потом – ап! – Она делает загребающее движение пухлой холеной ручкой, - и обратно на привязь. После нескольких показательных казней.
- Как в зазеркалье, в городе принцессы-жабы? – тихо спрашивает Дубина.
Яся, чуть повернув голову, разглядывает почерневшее торнадо, в котором молнии полыхают, словно сосуды, в которых течет не кровь, а чистая энергия.
- Да… - произносит она наконец с самодовольством в голосе. – Эта принцесса – моя удача. А вот ты – результат неудачного эксперимента. Хотя доктор и обещал, что это будет прорыв. И ты станешь образцовым рабом, базовой моделью. Увы! Вмешалась шебутная старушонка, Асей порченая, и лишила тебя отличных перспектив, мой мальчик.
- Каких… перспектив? – голос Дубины опасно напоминает гром. Если бы гром умел шептать.
- Перспектив стать моим. – Яся делает маленькую, но четкую паузу. – Моим доверенным лицом. Исполнять мою волю и иметь все, чем этот мир богат. Мне-то самой немного нужно – впрочем, как и всем истинным хозяевам мира…
- Да уж, немного! – ржу я, не удержавшись. – Отдай свою личность хозяину мира – и получи взамен, э-э-э, компенсацию. Вот только после первого этапа обмена некому будет хотеть и получать что бы то ни было. Парень после усилий твоего чудо-доктора больше всего любил стоять в углу на карачках, мебель изображать!
- В стоянии на карачках нет ничего плохого, - насмешливо бросает эта покровительница наук. - Любой труд почетен, коли приносит чувство удовлетворения. Тем более для тех, у кого мозгов не больше, чем у табуретки!
- Слушай, а почему ты такая злая? – раздается голос из-за моей спины. Викинг. Она и сейчас воспринимает Слово Хаоса в качестве злой мачехи, подменившей собой маму девушки по имени Хасинта. – Ну, дразнили тебя в детстве… В детстве всех дразнят. Не за жопу, так за рожу. Какая ж ты слабачка, если из-за такой херни…
Яся смотрит в сторону меня и Викинга с брезгливым любопытством. Я не вижу в ее глазах ни застарелой обиды, ни свежей. Мой враг оценивает, к какому делу он приспособит нахальную «порченую старушонку». Когда победит. Жирная тварь не сомневается в том, что победить ее невозможно. Она еще пооткровенничает напоследок, перед тем, как стать единовластной повелительницей вселенной, еще впустит нам в душу толику яда, обессиливающего, обездвиживающего, обескураживающего… А сама тем временем помечтает о бравом новом мире, который построит на костях моего, пестрого и неуклюжего, точно сшитого из ярких заплат – детских сказок, приключенческих романов, фантастических снов. И пусть будет он серо-черным, словно фильмы в жанре «постапокалипсис», пусть в нем будет нечем дышать, думать, любить, надеяться, он - самое то для распоясавшейся жиртресины. Ей кажется, что это будет стильненько.
Вернусь в реальность, дам Бесстыжей Толстухе в рожу при встрече, - обещаю я себе. Вот так, без словесных извратов, собственной лилейной ручкой и дам. Просто для удовольствия.
- СЕЙЧАС!!! – кричу я. И Геркулес с Кордейрой, схлестнувшись над головой моего врага, падают вниз небывалым вертикальным ураганом и пришпиливают ослепленное и оглохшее тело к плитам пола…
* * *
Ася поворачивается ко мне – медленно, так медленно… У нее тяжелые веки, ввалившиеся глаза смертницы и тонкое белое горло, такое нежное, такое беззащитное. Она откидывает голову назад, оттягивает ворот свитера вниз, как будто он может остановить меч и помешать казни. Я вспоминаю слова Кордейры: «Я хочу хорошего палача». Нет в этом мире палача лучше меня. Даже Геркулес не может со мной сравниться. Хотя бы потому, что теперь он – принц.
Тишина накрывает нас стеклянной чашей. Никого здесь нет, все – по ту сторону. Я замахиваюсь. Ася стоит, прикрыв глаза и улыбается – так они и улыбаются, обреченные на смерть, если хватает сил на улыбку. Три удара – поперек, вдоль, поперек! – и тишина трескается - тихо, словно нагретый бокал: звенит напившийся крови меч, хрипит, барахтаясь на полу, наш умирающий враг, стонет от ужаса Кордейра, безнадежно вздыхает Дубина... Только мы с Асей молчим.
Она все еще стоит, зажимая ладонью располосованное горло. Вскрытая грудная клетка светится ребрами, как лист – прожилками. У нее больше нет связок, чтобы говорить, легких, чтобы вздохнуть, сердца, чтобы прожить хоть минуту. Она мертва. Но стоит и смотрит на меня так, словно ей нужно сделать еще что-то, перед тем, как упасть лицом вниз. Я опускаюсь на колени у ее ног. И мертвая Ася выливает мне на лоб целую пригоршню своей крови.
А потом падает, падает прямо на меня. Я, полуослепшая, хочу подхватить ее на руки, промахиваюсь, она проходит сквозь меня – нет, обтекает меня, словно порыв ветра, ее тело совсем прозрачное, оно тает, оно рассеивается в воздухе,
