до слез умилишься, а записать его — да все недосужно, а там и забудешь... Впрочем, кое-что мои читатели найдут в «Душеполезном Чтении» прошлых годов и отчасти в моих же дневниках за минувшие годы, а также в моей книжке: «Чем жива русская православная душа?».
Ныне стараются всю жизнедеятельность православного христианина свести, по примеру инославных христиан, к внешнему доброделанию, да притом еще так, чтоб это доброделание было видно другим, чтобы другие могли оценить его. А о внутреннем делании стараются забыть, как будто его вовсе нет. Но Господь сказал: «Царствие Божие внутри вас есть» — и берется оно с усилием. И есть великая наука из наук — внутренний подвиг, миру незримый и потому миром неценимый. И если теперь интересуются люди умные какими-нибудь йогами Индии, говорят и пишут о «сверхсознании» и «подсознании», то как бы не заинтересоваться им своим родным «искусством из искусств» — подвигом внутреннего очищения от страстей при помощи Божией благодати? Хотя бы задумались над тем: почему это такие старцы, как Макарий и Амвросий и прочие подвижники Оптинские, привлекали к себе сердца многих тысяч людей? Как это они зажигали в сердцах и веру, и надежду на Бога и иногда творили прямо чудеса духовного обновления человека? В чем их сила? Да вот именно в деятельном прохождении великой науки духовного самоочищения, а это, как некое благоухание духовное, привлекало и доселе привлекает верующие души, ищущие спасения. Смотрите: и в пустынь Параклита, почти безвестную по газетам, идут искать душевного мира и спасения, идут не только ищущие уединения, решившиеся быть монахами, но и миряне, вроде полковника Степанова, и обретают то, чего ищут. Церковь Божия живет, Дух Божий управляет сердцами, дело Христово совершается на земле, слово Христово исполняется: «Всяк ищай обретает и толкущему отверзаются» двери царствия Божия.
Для нас, живущих среди мира, волнуемого напастей бурею, особенно дорого знать и верить, что наша святая Православная Церковь имеет постоянное свидетельство пребывания в ней Духа Божия, что мы на корабле, ведомом Великим Кормчим, тогда как вне нашей Церкви лишены этой крепкой веры и упования. То же утешительное свидетельство истины наших православных упований имеем мы и в непрестающих в нашей Церкви чудесах Божиих, совершаемых у святынь нашей Церкви: святых мощей угодников Божиих и у чудотворных икон, особенно икон нашей небесной Заступницы рода христианского, Матери Божией.
Лишь бы мы были верны заветам Церкви, а Церковь наша устроит наше спасение во славу своего Божественного Основателя и Главы, Господа нашего Иисуса Христа. И не только вечное спасение, но и земное наше странствование благословит, и мир умирит, и во всем благопоспешит яже ко благу и спасению нашему. Буди, буди!
Я кончил свои «Странички из современного патерика», когда нашел в своих бумагах подлинное письмо незабвенного Мудреца — святителя Московского митрополита Филарета к некоему «Превосходительству» (к сожалению, не видно — к кому), следующего содержания:
Ваше Превосходительство, Милостивый Государь.
О рукописи, мне сообщенной, желал бы я лично и обстоятельно сообщить вам мои мысли: но, не находя вскоре времени, возвращаю оную при сем.
Убедительно прошу первую статью о ските и его жителях не подвергать гласности напечатания.
Мирские люди боятся обнаружения пороков: монахи гораздо больше боятся похвалы их добродетелям, и разглашение их подвигов может заставить их бежать от места, где сие случилось бы. Сочинитель, надеюсь, не захочет гнать из спокойного места невинных людей.
Кроме сего, есть в статье то, чего не одобрит обыкновенная цензура. При случае объясню обстоятельнее.
Призывая вам благословение Божие, с истинным почтением и преданностию пребываю Вашего Превосходительства покойнейший слуга Филарет, митрополит Московский. Мая 2. 1848.
Вот, между прочим, причина, объясняющая ту скудость сведений относительно современного подвижничества у нас на Руси, о коей я упомянул выше. Не в духе монаха говорить о своих добродетелях; это противно его душе; это страшно вредит его духовному преуспеянию, и он готов скрыться от самого себя, только бы не уведала шуйца его, что творит десница его. И эту «сопрятанность», эту сокровенность чтут и берегут все, кто около подвижника, не выносят наружу его подвигов, пока Господь не позовет его в горний мир. Но до того времени, как я говорил уже, многое и забывается, и приходится по крохам собирать оставшиеся крупицы его подвигов, как плод его духовной сокровенной жизни. А в полноте своей она ведома только Богу...
Какие есть у нас воины христолюбивые
Господь обещал праведному Аврааму пощадить нечестивые города Содом и Гоморру, если там найдется хотя только десять праведников. Много согрешила наша когда-то «святая», а ныне грешная Русь пред Господом, но верится, что в миллионах русских православных людей есть еще те праведники, ради коих щадит Господь грешную Русь. Не видны они, эти рабы Божии, но видит их Господь и милует нас, грешных. Есть, воистину есть такие рабы Божии и в среде нашего воинства христолюбивого, что засвидетельствовано дивными примерами их христианских подвигов, их любви ко врагам, христианского мужества и смирения, совершенной преданности в волю Божию и истинно христианской кончины на полях брани и в лазаретах. Среди православных воинов есть и истинные подвижники, напоминающие тех рабов Божиих, о коих мы читаем в житиях святых, в патериках и древних летописных сказаниях. Это люди — не от мира сего, и потому мир, даже в лучших своих представителях, не понимает их во всей их духовной красоте, высоте и благоухании... Они кажутся слишком «странными», хотя люди от мира не могут не преклоняться пред их духовным обликом, не могут не воздавать им глубокого почитания и, скажу необычное для мира слово, не смиряться пред ними...
Вот что рассказывает об одном из таких героев в «Армейском Вестнике» офицер, по-видимому, его начальник. Рассказ так и озаглавлен: «Странный человек». Подзаголовок говорит: «Памяти мл. унт.-офицера Трофима Федоровича Скачкова, погибшего (надо бы сказать: душу свою положившего за исполнение своего долга) 25 июня сего года под деревней Дарево».
«Странный человек» — так его прозвали солдаты. Скачков — запасной солдат, уроженец Каменец- Подольской губернии, проживший некоторое время во Владивостоке; в наш полк прибыл 2 сентября 1915 г. В строю был с самого начала кампании, но наград, к сожалению, не имел. Главная отличительная черта его на поле брани — религиозно-нравственная чистота и безлицемерность. Очень редкое явление встретить такую глубокую веру, как была вера Скачкова. На фоне религиозного безвременья такие личности резко выделяются из равнодушной толпы и стоят особняком, одиноко, как прямой пушистый кедр среди кривого тальника.
Охарактеризовав так своего воина, автор не утерпел, чтобы не высказать своего интеллигентского взгляда на его веру. «Правда, — говорит он, — глубокая вера Скачкова была слепа, она не была продуктом долгой критической работы мозга, что принято у нас называть религиозным или иным убеждением».
Лучше бы автор не писал этих строк: он, кажется, забыл, что вера не от мозга, не от его «критической работы», а от доброго сердца; что такой вот вере ему и следовало бы поучиться у Скачкова. Впрочем, автор оговаривается тут же. «Суть, — говорит он, — заключается не в этом, а в его высоких нравственных основах и непреклонной силе воли, смогшей противостать соблазну беспринципности, какая наблюдается в настоящее время в народной массе. При самых неблагоприятных условиях боевой жизни, он, единственный в полку, неуклонно соблюдал все постные дни. На одном черном хлебе и чае он без вреда для здоровья выносил семь недель Великого поста. Ежедневно, утром и вечером, прочувствованно и долго молился, не обращая внимания на неуместные, иногда колкие, шутки и насмешки не понимавших его психологии товарищей. «Глядь-ко, Митроха, — говорит, бывало, один солдат другому, указывая пальцем на молящегося, — в святые ладит». — «Звестно дело, монахом бы ему и быть», — отвечает тот. «А ты знаешь, отчего у него на коленах часто шароварки дырявы бывают?» — «Поползай-ка ты каждодневно так-то, небось и тятькину кожу продырявишь». Но Скачков без малейшего смущения продолжал молиться и, что удивительно, никогда не сердился. Его обращение ко всем без исключения сослуживцам было самое теплое и искреннее. Он всегда был готов услужить каждому... При стоянках ли, на походе ли его вещевой мешок
