дезертиры, осадил и взял штурмом Арагас, разграбил его дочиста, а затем переправился на берега Бескрайнего океана и опустошил все побережье. Кстати говоря, Хорн начал свою пиратскую карьеру с того, что приобрел у арбоннского адмиралтейства патент на охрану арбоннских же купцов, которых тут же принялся грабить, а потом, пользуясь все тем же патентом, обманом захватил арбоннский фрегат, лично убил капитана дубиной, высадил офицеров на первом попавшемся берегу, а команду принял в свою банду. Хорн вывез лишь в один рейс столько золота, что корабли чуть не утонули на обратном пути.
Города спешно одевались стенами и крепостными башнями, флоты прочесывали архипелаг, теряя больше кораблей на мелях и рифах, чем от пиратских пушек, спускались на воду все новые фрегаты, пожирая казенные деньги не хуже, чем морской крокодил пятнистую нерпу, но пиратство от этого, казалось, только множилось.
Толеттские монархи мало-помалу погружались в отчаяние. Но им оставалось лишь исходить бессильным гневом. Ведь пираты — это всего лишь разбойники. С разбойниками нельзя вести переговоров, с ними нельзя заключить мир. Им даже войну не объявишь.
Как черт из табакерки, выскочили танисцы: «Почтенные не желают пачкать руки о грязных морских собак? Ничтожные им в этом помогут! Дешево, совсем даром!»
Всего лишь за отбитую добычу — а еще танисцы обязались отдавать в казну лучшие пушки с захваченных судов, десятую долю всей захваченной добычи и каждый третий взятый в плен корабль. Ну и право свободно плавать в те воды.
Эгерийцы, как утопающий за гадюку, ухватились за это предложение, не подумав о том, что оно уж очень подозрительно выгодное. Пусть проклятые неверные сражаются с пиратами к вящей пользе нашего королевства! Если они передавят пиратов, будет отлично, а если пираты их — тоже плакать не станем.
И среди островов и отмелей Изумрудного моря замелькали вместе с тяжеловесными силуэтами судов Староземья юркие, верткие тела дармунов и шебек.
Слишком поздно эгерийцы поняли, что пустили волка в овчарню!
Вместо того чтобы драться со свирепыми и жадными корсарами, реисы отлично нашли с ними общий язык. Вместе грабили корабли и разоряли берега, вместе ввозили контрабанду и вывозили золото, вместе делили добычу. А генералов и коррехидоров поразила странная слепота, потому как танисцы хоть и не веровали в Элла, но отлично знали ту премудрость, что за грехи нужно либо платить, либо расплачиваться.
Уж сколько денег ушло в сундуки грандов и чиновников — тайна сия велика есть.
Скажем лишь, что за две недели до того, как в Геоанадакано прибыл королевский курьер с приказом вздернуть всех танисских главарей на Соборной площади и отправить их команды в рудники, все неверные вышли в море и отправились кто домой, кто в Архипелаг. С тех самых пор и пираты Шаргиба протоптали тропку в изумрудные воды.
Но потребовалось еще полвека и война Бесчестья, чтобы, плюнув на всю свою гордыню и даже на священный золотой кодекс, эгерийские монархи разрешили и своим подданным безнаказанно грабить и убивать, прикрывшись фиговым листком каперского патента, уже давно получившего среди морского люда хлесткое имечко: «фартовая грамота». К тому времени в тех водах возникли хойделльские, арбоннские и фризские владения, где пираты базировались уже официально — под прикрытием купеческих грамот и патентов на конвоирование.
С этого момента окончательно стали истиной слова, которые издавна писали на картах Изумрудного моря: «Нет мира за этой чертой».
Впрочем, разве не так было всегда?
Глава 12
Год 3335 от Возведения Первого Храма. 22-е число месяца улунай.
За семь лет до описываемых событий. Штормовые острова.
Перетащив на борт «Сына Смерти» все мало-мальски ценное добро, пираты отошли от жертвы, и Габриель Эрро дал прощальный салют в честь побежденного. Холостым зарядом само собой — но надо же хоть как-то почтить безумных храбрецов!
Ар-Рагир хладнокровно наблюдал, как полуразбитая посудина, чья палуба была усеяна убитыми и ранеными, быстро погружалась в пучину. Зрелище немного развлекло его.
Хоть какая-то радость после всего! Десять тысяч демонов, да знай он, что так обернется, никогда не погнался бы за треклятым торгашом!
Но кто же знал, что встречным кораблем управляют сумасшедшие?!
Все шло как обычно — заметив корабль, решивший спрямить путь и пересечь Штормовую гряду напрямик, они быстро подняли паруса и стремительно рванулись вперед, пересекая курс недотепы, не уяснившего, в какие воды он пожаловал.
Сблизившись на пушечный выстрел с пузатой карракой под генуситийским флагом, спустили фризскую трехцветную тряпку и подняли два знамени — личный штандарт Рагира с черным драконом на зеленом поле, и белый — цвет траура и смерти — с черными песочными часами и черепом, сжимающим в зубах кривую саблю: принятый в этих водах знак, повелевающий сдаться на милость победителя. Обычно в таких случаях купцы покорно ложились в дрейф, спускали паруса, после чего, освободив трюмы от более-менее ценного груза, их отпускали восвояси. Бывало, что отбирали корабль, высаживая команду на шлюпках с должным запасом воды и еды, случалось — забирали пленников, за которых можно взять выкуп. Но ведь и пальцем не трогали, а сохранить шкуру целой — уже вполне довольно в Изумрудном море.
Но вместо того чтобы подчиниться силе, проклятые амальфиоты решили испытать судьбу.
Да, они дрались как бешеные, даром, что у них было вдвое меньше пушек! Даже с разбитым румпелем, продырявленными бортами и сбитыми мачтами каррака продолжала огрызаться артиллерийским и ружейным огнем. И поднятый пурпурный стяг, сообщающий, что пощады не будет, никого не испугал. Даже когда, наконец, удалось сойтись борт к борту, враг еще успел влепить картечью в полубак «Сына Смерти», положив чуть не треть абордажной команды разом.
Рагир, наблюдая за сражением, все думал: что же за груз везло старое корыто, если за него так яростно бьются, не щадя жизни?
Даже когда пираты оказались на палубе, бой продолжился, да так, что Морриганх на секунду даже подумал протрубить отступление и добить явно рехнувшихся морячков пушками.
Лишь когда последний защитник «Святого семейства», так именовалась посудина, рухнул на окровавленные доски, пираты взломали люки и ворвались на нижние палубы, предвкушая богатейшую добычу. Да, таких богохульств и проклятий ни Рагир, ни Йунус еще не слыхали!
Не было в трюмах генуситийца ни монет, ни драгоценных каменьев, ни золота с серебром из тайных копей, ни ценного дерева и жемчуга, редкостных товаров с востока: шелков, фарфора или чудодейственных лекарственных трав.
Были его трюмы набиты всякой мелочью вроде разноцветных сукон и железных чушек. А еще вез он несколько десятков семей моряков, торговцев и приказчиков Генуситийского торгового братства, которые должны были пополнить открываемые тут фактории.
Семьи у амальфийцев, или, как они сами назывались, амальфиотов, большие — почитай, вся команда карраки состояла из мужей, братьев, женихов, девиц и матрон, плывших на «Святом семействе». И пока наверху мужчины дрались как львы, внизу под молитвы и отпущение грехов старенького капеллана одна из амальфиоток — та, что посмелее, видать, резала своих товарок, спасая (ха-ха) их от позора, что по амальфийским понятиям паче смерти!
Когда корсары скатились вниз, то опешили настолько, что даже на несколько мгновений опустили оружие.
Потому как зрелище было страшноватым даже для них — амальфиотки подходили к худой жилистой тетке, обменивались истовым поцелуем, затем спускали платье с плеч — и получали от нее удар в сердце длинным кинжалом, в то время как поп взмахивал крестом над головой жертв и убийцы.
Разумеется, парни прикончили и тетку, и святошу да еще пришибли невзначай пару девок — те
