Перегуда перевел взгляд на Павла.
— Он.
— Я?!
— Именно. Я пригласил тебя как раз для того, чтобы ты снял свое заклятие. Сама она не хотела. Несмотря на все мои уговоры и даже угрозы. Боюсь, что именно это послужило толчком для ее последних действий. Так что, как видите, ничьей М-матрицей она не прикрывалась и ничего сознательно не копировала. В определенном смысле она в некоторые моменты и была Мамонтовым.
— А вы сами что ж? — спросил Павел.
— Со своим ребенком можешь справиться только ты, — без намека на веселье усмехнулся Перегуда.
— С моим?!
— Именно так.
Украинка наклонилась к уху Мишаля и что-то горячо ему зашептала. Некоторое время тот слушал молча, а потом кивнул.
— Господа! — начал он, обращаясь к «приглашенным». — Ситуация сложилась очень необычная. Мы должны ее всесторонне обсудить. Прошу вас на некоторое небольшое время оставить нас.
— Час, не меньше, — хмуро добавил Голштейн. Первой встала Марина и быстрым шагом вышла вон.
А когда Павел был уже в дверях, немец словно специально для него сказал:
— Просим никого далеко не уходить.
В коридоре Павла за рукав придержал Мих Мих:
— Пошли потолкуем.
Павел кивнул. Они вдвоем пошли в кабинет, уже, правда, бывший, Семенова.
— Михал Михалыч, — сказал Павел, когда они уединились, — я ничего не понимаю.
— Ты можешь сейчас снять с нее заклятие? — напористо спросил Мих Мих.
— Зачем?
— Можешь или нет?
— Наверное. Только я уже не помню — какое. И я все равно ничего не понимаю.
— Быстро! Пока они не приняли решение. Садись. Сосредоточься. И — быстро. У тебя минут пятнадцать, не больше. Это очень важно.
Павел опустился на стул, все еще глядя на Семенова, а тот повернулся и вышел, на прощание ткнув в его сторону пальцем.
Девять лет. Как такое может быть? Дикость какая-то. Страшно подумать, что все эти годы Алла носила его ребенка. Допустим, расколдует он ее… и что дальше? Она родит ребенка! И чего? Он — отец. Со всем отсюда вытекающим. А ведь он знал, что Алла беременна. Но их отношения к тому времени уже шли на спад. Во всяком случае, лично он знал, что вскоре им так или иначе расставаться. Хорошо ли, плохо ли — все равно. А она пыталась его удержать. И выложила про свою беременность. Срок был небольшой — месяц или около того. Разговор, мягко говоря, вышел эмоциональный. Оба орали так, что хоть святых выноси. Взаимные обиды и невысказанные доселе претензии сыпались, как из рога изобилия повышенной мощности. Самое обидное, он знал наверняка, что ребенка она не хочет и рано или поздно сделает аборт. Да и она, в общем, это знала, так что в какой-то момент их позиции каким-то чудесным образом поменялись. Она грозилась завтра же пойти к врачу, а извлеченный зародыш бросить ему под дверь. Он же стал чуть не умолять ее не делать этого, чем-то глупо грозил, обещал заботиться о ребенке. Сейчас уже и не вспомнить всего. И он, взбудораженный, в запале, крикнул что-то вроде: «Ты этого не сделаешь никогда!» — и, скорее всего, именно в этот момент бросил на нее заклятие. Потому что сам он этого не помнил. Он вообще был уверен, что она сделала аборт. А потом Перегуда перешиб ему память. Но что же он тогда кинул-то? Ничего особенного он в тот момент, естественно, придумать не мог. Только то, что было, как говорится, под рукой.
Девять лет назад. Ему девятнадцать. В то время он увлекался старорусскими заговорами, порчами и сглазами. Впрочем, и индийская тематика его тоже интересовала. Или это позже?
Они тогда накануне собирались на дискотеку, а он не пришел — ночь и большую часть дня просидел над книгой. «Магические тайны Третьего Рима». Сейчас она кажется пустой и глупой, а тогда он штудировал ее с увлечением, делал выписки, по ходу что-то сочинял, вдохновленный лихо написанным текстом. Помнится, его особенно поразил личный колдун государя Алексея Михайловича, которого он тщательно скрывал от зорких глаз патриарха. Он делал свои заклятия, отталкиваясь от образа лягушки как домашней покровительницы и хозяйки дождя, а так же как духа-охранителя во время беременности и родов. Точно! Он еще сделал казавшееся ему тогда очень изящным заклятие. Даже, помнится, записал его. Нет — хотел записать, но не успел, уснул, а на другой день постоянно держал в голове, чтобы не забыть. Причем там были некие интересные варианты, возникающие всего-то из-за перестановки трех слов. Но там же была и ошибка, которую он обнаружил значительно позднее.
— Ну что? — спросил вернувшийся Мих Мих.
— Я вспомнил.
— Ну так давай!
— Я хочу понять зачем.
— Теряем время, Паша.
— Михал Михалыч!
Тот посмотрел на него с неудовольствием, но настаивать не стал, а подошел к двери и запер ее на ключ.
— Ладно, объясню. Эти горлопаны захотят все оставить как есть. Очень это им будет любопытно посмотреть.
— А что смотреть-то?
— Да ты что? Так и не понял? Это же супермаг.
— Кто? Алла? Или…
— Оба! Это женщина-мать, протяженная во времени и пространстве, считай, Земля, и в придачу мужчина. Все это в одном лице. Причем зародыш, как я понимаю, постоянно получает то же, что ты в себе нарабатываешь. Иначе ничего бы не получилось. То есть он как бы ты, только маленький и глупый. Совершенно непобедимая, мощнейшая комбинация на фоне психоза и детской глупости. Это все равно как если бы дите несмышленое в качестве игрушки имело атомную бомбу. Тебе оно надо? А мне? А всем остальным? — Семенов вздохнул. — Ты же не хочешь в ближайшие лет пятьдесят быть нянькой при этой девушке?
— Вот так и пятьдесят?
— Да хоть десять! Знаешь, ты сделал глупость. Я понимаю, конечно, молодость и все такое, но думать же надо! Это все равно, что руками разгонять радугу или считать, что собственной тенью ты сможешь закрыть солнце. Ребенок так или иначе родится, вопрос времени. Понимаешь, ты попал сейчас в ситуацию. Оксану, к примеру, вечно тянет на эксперименты за чужой счет.
— А Мишаль? Мих Мих усмехнулся:
— Он умный мужик. Мы с ним дружили много лет.
— Раздружились?
— Ну отчего же? Мы поддерживаем отношения.
Павел помолчал, соображая и переваривая услышанное.
— А если я сниму? — наконец спросил он.
