радиусе тридцати-сорока миль, мы заметим зонд, а зная его высоту и учтя скорость ветра, примерно определим расстояние… В чем дело, Браун? – обратился он к матросу, которого Забринский называл Керли.
– Они снова передают, – доложил тот. – Полно сбоев и ошибок.
«Ради Бога, скорее». Что-то вроде этого, дважды подряд. «Ради Бога, скорее…»
– Передайте вот это, – сказал Свенсон. И продиктовал насчет зонда. Только передавайте как можно медленнее.
Керли кивнул и начал передачу. Рейберн бегом вернулся в радиорубку.
– Луна ещё не скрылась, – торопливо сообщил он Свенсону. – Градус или два над горизонтом. Сейчас я прихвачу секстант, побегу на мостик и попробую определиться по луне. Передайте, пусть они сделают то же самое. Это даст нам разность координат по долготе. А раз они от нас в направлении ноль сорок пять, можно будет рассчитать их положение с точностью до мили.
– Стоит попробовать, – согласился Свенсон. И продиктовал ещё одну депешу Брауну. Тот передал её сразу же следом за первой. Мы стали ждать ответа. Прошло добрых десять минут. Я обратил внимание, что лица у всех собравшихся в радиорубке напряженные и отсутствующие, словно мысленно они находятся за много миль от этого места. Все они, и я вместе с ними, были сейчас на дрейфующей станции «Зебра», как бы далеко от нас её ни занесло. Браун снова сделал какую-то запись, очень короткую. Голос у него звучал по- прежнему деловито, но в нем проскользнули нотки разочарования. Он доложил:
– Все зонды сгорели. Луны не видно.
– Луны не видно… – Рейберн не сумел скрыть разочарования. Черт побери! Должно быть, там страшный туман. Или сильный шторм.
– Нет, – возразил я. – Погодные условия не могут быть такими разными на ледовом поле. Они примерно одинаковы по площади, по крайней мере, в 50 тысяч квадратных миль. Луна просто зашла. Для них луна уже зашла. Похоже, что в последний раз они оценили свое положение только приблизительно, и ошибка получилась очень большая. Должно быть, они гораздо дальше к северо-востоку, чем мы считали.
– Спросите, есть ли у них сигнальные ракеты, – обратился Свенсон к Брауну.
– Попробовать, конечно, можно, – сказал я, – но боюсь, это напрасная трата времени. Если они так далеко от нас, как я думаю, то мы не увидим их ракет над горизонтом. Даже если у них есть ракеты.
– Но ведь все-таки есть такой шанс, – возразил Свенсон.
– Теряем контакт, сэр, – доложил Браун. – Что-то насчет пищи, но тут же сигнал ушел.
– Передайте, если у них есть ракеты, пусть их запустят сейчас же, сказал Свенсон. – Да скорее, пока совсем их не потеряли.
Четыре раза Браун передавал сообщение, пока наконец не поймал ответ. – Ответ такой: «Две минуты», – доложил он. – То ли парень сам обессилел, то ли батареи сели. Вот и все. «Две минуты» – так он передал. Свенсон молча кивнул и вышел из радиорубки. Я последовал за ним.
Мы быстро оделись, прихватили бинокли и вскарабкались на мостик. После тепла и уюта центрального поста мороз казался ещё злее, а ледяная пыль жалила ещё безжалостнее. Свенсон расчехлил запасной гирокомпас, взял азимут ноль сорок пять и объяснил двум морякам, несущим вахту, где и что они могут увидеть. Прошла минута, вторая, пять минут. Я так вглядывался в ледяную мглу, что у меня заболели глаза, неприкрытые участки лица задубели, и я почувствовал, что оторву окуляры бинокля только вместе с лоскутьями кожи.
Зазвонил телефон. Свенсон опустил бинокль, вокруг глаз, на месте сорванной кожицы, проступила кровь, но он, кажется, даже не заметил этого: боль на таком морозе не чувствуется. Он взял трубку, немного послушал и снова повесил её.
– Это радиорубка, – пояснял он. – Давайте спускаться. Все.
Они запускали ракеты три минуты назад.
Мы отправились вниз. Свенсон заметил свое отражение на стеклянной шкале и покачал головой.
– У них должно быть какое-то укрытие, – тихо сказал он. – Обязательно.
Какой-то домик уцелел. Иначе они бы давно уже погибли … – Он зашел в радиорубку. – Контакт ещё есть?
– Ага, – ответил Забринский. – То есть – то нет. Забавная штука.
Обычно, если контакт пропадает, то уж насовсем. А этот парень каждый раз возвращается. Забавно.
– Наверно, у него вообще уже нет батарей, – сказал я. – Наверно, работает только ручной генератор. Наверно, у них там ни у кого уже не хватает сил крутить его постоянно.
– Может быть, – согласился Забринский. – Доложи капитану последнее сообщение, Керли.
– «Не могу стать дорогу», – произнес Браун. – Вот так он передал.
«Не могу стать дорогу»… По-моему, надо читать так: «Не могу ждать долго».
Ничего другого нельзя придумать…
Свенсон коротко взглянул на меня – и тут же отвел глаза. Кроме него, я никому не говорил, что начальник станции – мой брат, уверен, он тоже не проговорился. Он обратился к Брауну:
– Сверьте с ними часы. Передайте, пусть посылают свои позывные по пять минут в начале каждого часа. Сообщите, что свяжемся с ними снова максимум через шесть часов, может, даже через четыре. Забринский, с какой точностью вы взяли пеленг?
– Абсолютно точно, капитан. Я много раз проверил. Абсолютно уверен: строго ноль-сорок пять. Свенсон вышел в центральный пост.
– Со станции «Зебра» луны не видно. Если мы согласимся с доктором Карпентером, что погодные условия у нас должны быть примерно одинаковые, значит, луна у них зашла за горизонт. Зная положение луны здесь, у нас, и пеленг на станцию «Зебра», можно определить хотя бы минимальное расстояние между ними?
– Сотня миль, как сказал доктор Карпентер. – прикинув, сообщил Рейберн.
– Больше ничего не установишь.
– Ну, хорошо. Уходим отсюда курсом ноль-сорок. Чтобы не слишком отклониться от нужного направления, но получить хорошую базу для контрольного пеленга. Пройдем точно сто миль и поищем полынью. Передайте старшему помощнику – готовиться к погружению, – он улыбнулся мне. – Имея два пеленга и точно отмеренную базу, мы засечем их с точностью до сотни ярдов. – А как вы отмерите сто миль подо льдом? С большой точностью, я имею в виду.
– Это сделает наш инерционный компьютер. Он очень точен, вы даже не поверите, насколько он точен. Я могу нырнуть на «Дельфине» у восточного побережья Соединенных Штатов и всплыть в восточном Средиземноморье и окажусь в радиусе пятисот ярдов от расчетной точки. Ну, а на сто миль промашка будет ярдов на двадцать, не больше.
Радиоантенны были опущены, крышки люков задраены, и через пять минут «Дельфин» уже погрузился под лед и двинулся в путь. Двое рулевых у пульта глубины сидели, лениво покуривая: управление было подключено к инерционной навигационной системе, которая вела корабль с недоступными человеческим рукам точностью и аккуратностью. Впервые я почувствовал вибрацию, сотрясавшую корпус подводной лодки: «Не могу ждать долго», говорилось в радиограмме, и «Дельфин» выжимал из своих машин все, что можно.
В это утро я так ни разу и не покинул центральный пост. Почти все время заглядывал через плечо доктору Бенсону, который, как обычно, безрезультатно проторчав минут пять в медпункте в ожидании больных, поспешил занять любимое место у ледовой машины. Сейчас показания этой машины становились вопросом жизни и смерти для уцелевших полярников «Зебры». Нам надо было найти ещё одну полынью, чтобы всплыть и взять второй пеленг. Не сумеем этого сделать исчезнет последняя надежда. В сотый раз я прикидывал, сколько сотрудников станции могло уцелеть при пожаре. Судя по тихому отчаянию, сквозившему в пойманных Брауном и Забринским депешах, их оставалось не так уж много. Линия, которую вырисовывало на бумажной ленте поскрипывающее перо, не особенно вдохновляла. Она свидетельствовала, что лед над головой оставался не тоньше десяти футов. Несколько раз перо делало скачок, показывая толщину в тридцать и даже сорок футов, а однажды чуть не выпрыгнуло за пределы ленты, обозначив огромный подводный айсберг размером в 150 футов. Я попытался представить себе, какие
