выбежал на улицу.
Ахундов был высокого роста, ходил ровной походкой, внешне всегда был спокоен и казался совершенно невозмутимым. Но сегодня узнать его было невозможно. Радостно взволнованный, быстрыми шагами шел он по улицам города. Было еще светло, и газовые фонари блестели своими тусклыми стеклами.
Ахундов поднялся вверх по Эриванской площади к горе Давида. Здесь, высоко над городом, куда не доходил шум базаров и людных караван-сараев, он сел на камень и пытливо посмотрел на лежащий перед ним великий оазис на рубеже азиатского мира. Он вспомнил свой первый приезд в Тифлис. Вспомнил, как восхищенными глазами смотрел на город, который ему надо было покорить. Но тогда он был юным, неопытным, не знал тот мир, в который вступал. Ему казалось, что победа будет легкой, что он быстро овладеет русской культурой, затем вернется домой и станет просвещать свой родной народ. Теперь он понял, что жизнь дается только тем, кто борется за каждую пядь земли, за каждый час, за каждую долю счастья. Чтобы стать действительно полезным народу, он должен горы сдвинуть с места, окунуться в самую гущу жизни, разрешить мучительные вопросы современности. Его первая комедия — только первая глава его жизни. Только первая… А сколько еще не написанных страниц впереди, сколько еще ожидает его испытаний, унижений, тревог и неудач!
'Как еще мало сделано!' — думал Ахундов. А ведь ему уже почти сорок лет. Успеет ли он исполнить свою торжественную клятву: добиться свободы и счастья для народа? Он сумеет это сделать только в том случае, если всей душой отдастся литературной работе. Снова забыть о сне, забыть об усталости… Но разве все эти годы он мало работал? Нет, не мало, но надо больше, больше…
Он смотрел на город. Но уже не восхищался. Это был мудрый, спокойный, уверенный взгляд. Ахундов знал теперь и теневые стороны жизни. Сердце все еще билось, возбужденное радостью творческой победы, но к радости примешивалась печаль, уйти полностью от которой ему никогда не удавалось.
Когда он стал спускаться с горы Давида, на бульваре Головинского проспекта уже горели огни газовых фонарей.
13
Всю силу своего таланта он решил посвятить раскрытию поступков, характера, психологии и настроений человека.
К работе над новой комедией 'Мусье Жордан, ученый ботаник, и дервиш Мастали-шах, знаменитый колдун' Ахундов приступал с некоторым творческим опытом.
Ахундов решительно отверг принцип 'искусства для искусства' и этим противопоставил себя другим азербайджанским поэтам, которые все еще жили в атмосфере 'чистого служения искусству', продолжали воспевать во взволнованных газелях красоту женщины, радости вина и дружеской трапезы. Но без реалистического показа жизни, без разоблачения отрицательных сторон действительности нечего было думать о подлинной народности. Только опираясь на народ, писатели могли создавать подлинно реалистическую литературу. И Ахундов обобщал в живом образе существенные черты жизни, 'факт действительности такой, какой он есть'.
Жизнь многому научила его, но нет никакого сомнения, что решительная защита реализма и народности, обращение к новому жанру: драматургии и прозе — результат влияния на него русской литературы, бессмертных статей Белинского, считавшего, что 'время рифмованных побрякушек прошло безвозвратно', что 'роман и повесть стали теперь во главе всех родов искусства'. Русская литература помогла Ахундову глубже понять задачи азербайджанской литературы, которая со времен Вагифа и Видади стремилась тесно сблизиться с действительностью, реалистически воспроизводить картины жизни и человеческие характеры.
'Мусье Жордан, ученый ботаник, и дервиш Мастали-шах, знаменитый колдун' — подлинно народная, национальная, реалистическая комедия.
Действие происходит в Карабахе в 1848 году. Любопытно, что Ахундов точно датирует описываемое им событие в комедии. Это объясняется не только тем, что точным определением даты он желает подчеркнуть подлинность изображаемого. Ахундов, несомненно, следил за революционными событиями в России и на Западе. Он живо интересовался развитием французской революции и дал на нее своеобразный отклик.
И вторая комедия, как и первая, в целом была направлена против средневековой феодальной идеологии, против суеверий.
Молодой Шахбаз собирается ехать в Париж, но этого не хочет его невеста Шарафниса. Чтобы помешать поездке, прибегают к помощи известного дервиша Мастали, приехавшего из Ирана. Сила колдовства дервиша неистощима. Он мог бы приказать одному из чертей овладеть душой Шахбаза и выкинуть из его головы мысль о предполагаемой поездке, но Шахбаз молод, он может заболеть от испуга и остаться на всю жизнь калекой. Есть единственный выход — разрушить Париж, перевернуть его вверх дном или приказать звезде Меррих [46] отрубить голову мусье Жордану, французскому ученому, который своими рассказами о Франции увлек Шахбаза и теперь вместе с ним собирается отправиться в далекую страну. Все во власти великого дервиша.
Ахундов не прибегает к гротеску, он пишет о самых обычных вещах: суеверные женщины Азербайджана верят этим басням, верят в то, что если Маста-ли захочет, он может разрушить не только гору Мирав, но и Париж!
Как же смогут черти разрушить Париж или отрубить голову Жордану? Стоит только Мастали нарисовать изображение Парижа, как черти немедленно по его сигналу разрушат настоящий Париж. Если же он поставит перед собой петуха и назовет его Жорданом, а затем отрубит голову, то звезда Меррих по его приказу отрубит подобным же образом голову Жордану.
Что это? Глупейшая фантазия или страшное безумие? Ни то, ни другое. Это кошмары средневековья, призраки прошлого, в которые дервиши, наводнившие патриархальный Азербайджан, заставляли верить десятки тысяч людей. Сердце Ахундова обливалось кровью, когда он видел, как его невежественный и суеверный народ обманывают плуты, шарлатаны, уверяя, что на свете существуют джинны, бесы, страшные, злые, таинственные силы, которые способны остановить Араке или разрушить высокую вершину Арарата. Ничего удивительного не было и в том, что девушка Шарафниса, не хотевшая отпускать своего жениха во Францию, и ее мать Шарбану, желающая счастья своей дочери, фанатически верили в сверхъестественную силу дервиша…
Как наивны они, когда умоляют дервиша не отрубать голову мусье Жордану: он ничего плохого им не сделал. Вот остальные жители Парижа — совсем другое дело! 'Пусть лучше Париж разорится: нам какое дело? Если бы там девицы и невесты не были мятежницами, не ходили бы с открытыми лицами, то никогда Шахбаз туда не поехал бы.
Пусть Париж разрушится, и парижанки погибнут'.
В Париже много порочных людей. Судьба сама прислала к ним дервиша, чтобы наказать этот развращенный город. Пусть он прикажет своим чертям и дьяволам, чтобы они перевернули его вверх дном!
Но, оказывается, черти тоже любят деньги. Они ведь не сарбазы, чтобы служить даром… За сто червонцев, которые Мастали дали наивные и суеверные женщины, он начинает разрушать столицу Франции. Мастали произносит страшные заклинания, вызывает чертей и дьяволов и дает им приказание одним ударом разрушить Париж, подобно тому, как он разрушит его изображение. Дервиш грозно устремляется к разложенным на полу дощечкам, изображающим грешный город, и одним сильным ударом разбивает их вдребезги. 'Ханум, — кричит он, обращаясь к женщинам, — поздравляю, Париж разрушен! Довольны ли вы теперь мною?'
Единственная трудность в том, что некому доставить из Парижа известие о гибели города. Но и это затруднение дервиш разрешает легко: он обещает, что сообщение придет очень скоро.
Конечно, дервиш сам не верил своим словам. И каково было его изумление, когда вдруг раздался сильный стук в дверь и вошедший мусье Жордан в волнении сообщил о том, что Париж разрушен и что он
