поселился в окрестности города Гермопольца в Фиваиде, в месте, где, по преданию, младенец Иисус провел несколько времени со Своей Пречистой Матерью и Иосифом Праведным, когда они бежали в Египет от преследования Ирода.
Место, выбранное им для жилья, была пещера, расположенная у подошвы горы. Там, не отыскивая тех, кого ему суждено было принять на свое попечение, он ожидал в сосредоточии и молчании, чтобы Господь исполнил Свое обетование, приведя к нему этих людей.
Преподобный одевался в толстую льняную тунику и покрывало, обматывавшее ему голову и шею. Он не ел ничего, что прошло через огонь, даже хлеб, но только сырую траву, как произрастила ее земля. Его воздержание было так велико, что жизнеописатель его говорит, что пища эта была более Небесная, чем земная. Он молился не менее ста раз днем и столько же ночью, так что без преувеличения можно сказать, что его молитва не прекращалась ни днем, ни ночью. Так проходила его жизнь, вся проникнутая мыслью, о Боге, когда настало время, в которое Господь исполнил сделанное ему обетование.
Он не искал случая стать известным, но посланный ему Богом дар чудес, которые он творил в великом множестве, составил ему славу Пророка или Апостола. И несколько отшельников из соседней провинции собрались под его руководством и стали жить около него. Он принимал всех с безграничной любовью и служил им верной поддержкой, показывая своим примером, как исполнять то, чему учил он их на словах.
Он узнал в то время, что офицеры Юлиана Отступника, находившегося тогда в Антиохии, захватили одного соседнего отшельника и отвели его в тюрьму с намерением принудить его служить в войсках. Его любовь не позволила ему оставить этого человека без утешения, хотя он и видел, что сам подвергается опасности. Он пошел к месту его заключения с другими отшельниками и убеждал не терять мужества, потому что настало время христианам проявить свою ревность ко Христу.
Во время их беседы пришел центурион и, рассерженный тем, что монаху позволили войти в тюрьму, запер его и сопровождавших его отшельников с намерением забрать всех под арест и велел усилить стражу, чтобы они не убежали. Но что мог он против тех, кого Бог принял под Свое покровительство?
В полночь Ангел, сияющий светом, явился открыть им дверь темницы. Это так сильно испугало стражу, что она бросилась к ногам служителей Божиих и просила их уйти, говоря, что они лучше сами подвергнутся смерти, чем будут их удерживать после такого чуда.
Они еще не ушли, когда поспешно прибыл с несколькими высокопоставленными лицами забравший их центурион, потому что землетрясение опрокинуло его дом, под развалинами которого были погребены его главные слуги. Освобожденные пустынники вернулись в свое уединение, прославляя Бога.
Нельзя себе представить, не будучи умиленным, жизнь, которую они вели в этой пустыне. Их было приблизительно пятьсот, и они были размещены в разных монастырях у подошвы горы, где жил преподобный; и во всех них было одно сердце и одна душа. Преподобный вел их с такой бдительностью, ревностью, с такой кротостью и совершенством, что, по отзывам историка, среди такого громадного множества иноков не было почти ни одного, который бы не получил от Бога дар чудес. Их одежда была белая, как у преподобного, и он требовал, чтобы они держали ее всегда в чистоте, которая служила отражением чистоты их души, так что, смотря на них, невольно тотчас представлялась в воображении Небесная ангельская рать. Между ними было несколько эфиопов, не уступавших другим в пламенном благочестии.
Хотя сам он не ел хлеба, но позволял ученикам употреблять его с солеными сырыми травами. Сперва он им позволял принимать пищу отдельно, а потом завел для всех общую трапезу. Он не хотел позволять нарушения постов среды и пятницы, и если в один из этих дней приходил какой-нибудь чужой инок, желавший подкрепиться пищей раньше трех часов — время трапезы, — он позволял подавать лишь одному гостю то, что было необходимо.
Господь пожелал в день Пасхи сменить суровость их обычного поста необыкновенным явлением Своего к ним благоволения. Преподобный собрал их накануне, чтобы отпраздновать праздник обычным богослужением. Когда все положенное по их уставу для трапезы было приготовлено, он сказал: «Если в нас есть вера, если мы, действительно, верные слуги Иисуса Христа, то пусть каждый из нас просит у Него послать ему по случаю праздника лучшую, чем обыкновенно, пищу». Они ему отвечали, что считают себя недостойными такой милости Божией, и просили его помолиться о том Богу. Тогда преподобный начал молиться с чрезвычайно веселым лицом, доказывая тем свою великую веру в Бога; и когда он кончил свою молитву и все они сказали заключительное «аминь», тогда появились никому не известные люди, несшие такое громадное количество разнообразных съестных припасов, какого в монастыре никогда не было видано. Там были даже плоды, неизвестные в Египте: кисти винограда необыкновенной величины, орехи, фиги, гранаты, время которых еще не наступило. Было также множество меда и молока и хлебы белые и совсем теплые, хотя по их внешнему виду казалось, что они принесены из какой-нибудь отдаленной страны.
Передав монахам все принесенное, все они поспешно удалились, как весьма торопившиеся люди, а святые отшельники, прославляя Создателя, промыслившего о них с такой отцовской заботой, питались всем этим не только в Пасху, но вплоть до Троицына дня.
Святой получил от Бога высокий дар проникать в глубь сердец словами жизни, исходившими из его уст, и его поучения оказывали удивительное впечатление на его учеников.
Он убеждал их возбуждать самих себя, чтобы возрастать изо дня в день в святости, и внушил им святое соревнование, чтобы одному превзойти другого в делании добродетели. Он говорил им, что об успехах во внутренней жизни можно судить по чувству отрешенности от всех вещей мира. Он советовал им бороться с дурными мыслями, внушаемыми демоном, как только они предстанут нашему уму. «Этим способом, — говорил он, — вы раздавите главу змию и сделаете его остальное тело лишенным силы и жизни».
Он предупреждал их опасаться, если Бог посылал им благодать творить чудеса, чувства тщеславия и предпочтения себя другим. И наоборот, советовал мудро скрывать этот дар из страха, чтоб Бог не лишал их этого дара или чтоб не впасть им в искушение.
Он был врагом печали и не желал, чтобы кто-нибудь из его иноков ей предавался. Поэтому во всех них радость, которая есть признак доброй совести, всегда прорывалась наружу. Если случайно бывало, что кто-нибудь из них казался доволен менее, чем обыкновенно, он сейчас же спрашивал у того о причине; и если кто затруднялся ответить, он говорил ему об этом сам, так как дар прозорливости открывал ему все тайны сердечные.
Он о радости говорил всем: «Пусть печалятся язычники, пусть евреи проливают слезы, пусть грешники непрестанно вздыхают. Но праведные должны радоваться. Ибо, если те, которые любят земные вещи полагают радость в том, чтобы владеть легко и быстро гибнущими благами, почему нам не быть полными радости, если нас наполняет надежда на обладание бесконечной славой, на наслаждения вечным блаженством! И не зовет ли нас к этому Апостол словами: Всегда радуйтесь, непрестанно молитесь, о всем благодарите».
Он убеждал их также часто приобщаться и говорил, что отшельник, насколько может, должен приступать ежедневно к Св. Тайнам, из страха, как бы, удаляясь от св. Трапезы, ему не удалиться от Бога. Он прибавлял к этому, что душа получает великую пользу, чаще представляя перед духовными очами страдания Господа Иисуса Христа, чтобы почерпнуть в Нем пример терпения.
Его ученики собирались вокруг него ото всех мест горы к трем часам пополудни, чтобы принять святое Причастие. После этого следовала легкая закуска; они оставались там до конца дня, чтобы слушать его наставления, и затем иные уходили на всю ночь, остальные проводили всю ночь с преподобным в пении псалмов. Некоторые из них, приняв святое Причастие, тотчас удалялись, не думая вовсе о принятии какой бы то ни было пищи, довольствуясь принятым ими духовным брашном. Так делали они несколько дней подряд. Всего же замечательнее было в этом сборище святых, что они находились в такой радости, что не было человека в мире, который бы испытывал такую же радость.
Это веселие благочестия показывало со стороны преп. Аполлона внимание, с которым он приготовлял своих учеников к принятию таинств; а со стороны учеников — на плоды благодати, которые производило в них таинство.
В высшей степени прилежал преподобный к исправлению своих учеников от их недостатков. Он не только с усердием и силой напоминал им постоянно об этом, но напрягал весь жар своих молитв, привлекая на них таким образом возрождающую благодать. Один из них испытал это на себе ощутительным образом. Ему не хватало иногда смирения и кротости, и он очень жалел, что лишен этих добродетелей. В сильном
