я увидела индийца в черном английском костюме и с зонтиком. Он тоже ждал автобуса и сидел на скамейке неподалеку от меня.
На следующее утро, когда я собиралась на работу, я вдруг вспомнила этого индийца и пожалела, что не заговорила с ним. Это вполне могло бы пригодиться для развития разговорных навыков, которым нас обучали на курсах менеджеров.
Вечером того же дня я поспешила на остановку, снова надеясь увидеть его там. Однако, к моему разочарованию, индийца нигде не было видно. И тут вдруг я услышала его голос, произнесший с заметным акцентом:
- Вам действительно следует поспешить, если вы хотите успеть на этот автобус.
Обрадованная, я первой влетела в автобус, затем вошел он и сел рядом со мной. Это меня не на шутку заинтересовало. После того как автобус тронулся с места, я заговорила с ним первой и вскоре выяснила, что его зовут Суран Бхат и он из Бомбея. У него были две степени доктора философии - из Бомбейского университета и из университета Пердью. 'Впечатляет', - подумала я про себя. В процессе беседы я выяснила, что он был астрологом и умел составлять гороскопы. Узнав о дне и часе моего рождения, он сказал, что попробует составить для меня астрологическую таблицу, а потом сообщит, что ему удалось выяснить. Еще он сказал, что использует собственную астрологическую таблицу для того, чтобы играть на индийской фондовой бирже, и сильно преуспел в финансовом отношении. Он был женат, но детей не было. В Штатах он жил уже примерно полгода.
Придя домой, я записала наш разговор в форме диалога 'я сказала', 'он сказал', и все получилось очень удачно. Предъявив эту запись на занятиях, я удостоилась похвалы преподавателя за оригинальный и нестандартный подход.
Несколько дней спустя мы вновь оказались в одном автобусе, и он показал мне обещанный гороскоп. Согласно его вычислениям, я должна была выйти замуж за человека, который станет знаменитым философом. Я была восхищена его астрологическими способностями, причем не только
благодаря этому гороскопу, но и его объяснениям по поводу того, что означает то или иное расположение звезд. Я попросила индийца научить меня составлению гороскопов, и он согласился. После этого он дважды наведывался ко мне с визитом. Я настолько заинтересовалась астрологией и тем влиянием, которое она оказывает на нашу повседневную жизнь, что научилась всему очень быстро.
Во время второго визита я услышала стук в дверь. Открыв ее, я обнаружила нарядного Карлоса, который был в костюме, белой рубашке и при галстуке. Он заявил, что ему хочется познакомиться с моим другом.
Я пригласила его войти. Он сел на стул в углу, в то время как индиец сидел на кушетке.
Оставив их наедине, я вышла в кухню за вином. Когда я вернулась, индиец спрашивал Карлоса, интересуется ли он астрологией.
- Нет, - очень печально отвечал он, - не интересуюсь. Зато меня очень интересует мисса Раньян. Я вижу, что ваши идеи в высшей степени умны, и я думаю, что она тоже очень умна. Подобное сочетание кажется мне весьма опасным. Поэтому я бы попросил вас немедленно уйти отсюда.
Услышав это, я не знала, что и делать. Индиец некоторое время сидел молча, а затем встал и удалился. Я заявила Карлосу, что ему не следовало приходить и позорить меня в глазах этого достойного человека. В конце концов, он пришел сюда по моему приглашению, чтобы заняться составлением гороскопов.
- Ох, мисса Раньян, - вздохнул Карлос, - когда вы встречаетесь с умным человеком, то становитесь опасной. Не знаю, что бы могло случиться, если бы я не появился.
Больше я этого индийца не видела. Я даже осталась без экземпляра своего гороскопа, который он для меня сделал.
Большую часть 1958 года Карлос продолжал жить в Северном Нью-Хэмпшире. Он получил работу на фабрике игрушек 'Маттел той компани', которая находилась на Розен-кранц-авеню, в Хоуторне, в нескольких милях от его дома. Чтобы ездить на работу, Карлос купил старый 'шевроле'. Квартира в Северном Нью- Хэмпшире находилась в доме, покрытом розовой штукатуркой, с черепичной крышей и миниатюрными балконами. Карлос жил в квартире номер 4, на первом этаже. В комнате было большое, выходившее на улицу окно, у которого стоял письменный стол с пишущей машинкой. На полу были постелены маты, на стенах висели длинные полки с книгами - в основном, это были издания в мягкой обложке - латиноамериканская поэзия и биографии. В одном из углов находились принадлежности для ваяния. Еще из мебели была кровать и пара обшарпанных стульев. Радио, телевизор или телефон отсутствовали. Нагрянув к нему воскресным полднем, я обнаружила Карлоса работающим над скульптурой, которая была установлена на доске, перекинутой через кухонную раковину. Это объяснялось тем, что там было больше всего света.
Поскольку он учился и работал, времени для занятий творчеством почти не оставалось. Но он ухитрялся урывками то на переменах, то на работе - кое-что писать, и даже завел себе записную книжку, куда заносил стихи или романтическую прозу. Он занимался на семинаре по латинской поэзии, чтобы выработать классический стиль и проникнуться классическими темами. Особое внимание он обратил на Лукреция. Как и Хаксли, Лукреций уделял серьезное внимание научным методам своего времени. Кроме того, он рассуждал о смерти, малодушном страхе перед ней и о том,
как отважные воины с гор всегда живут с мыслью о смерти и нисколько ее не боятся. Карлос подчеркнул в книге такие строки:
Кто-то умрет, чтобы обрести застывшее имя.
Когда страх смерти вынуждает нас
Ненавидеть ласковый солнечный свет,
Тогда, горюя, мы ставим, крест на своей жизни.
Кому-то он рассказывал, что происходит из страны Лукреция, кому-то что из Бразилии, а передо мной всячески старался продемонстрировать, что знаком с классикой этой южноамериканской страны. Осенью он дал мне послушать один из принадлежавших ему альбомов, 'Бразильская бахиана No5'. Там были записаны сюита Вилла-Лобоса, бразильские народные песни и пять арий из опер Пуччини. Естественно, сюита и народные песни были на португальском, и Карлос, казалось, понимает этот язык, что было бы вполне естественно для уроженца Бразилии. До I960 года он регулярно получал письма из дома, но я никогда не обращала внимания - на португальском или испанском языке они написаны. Он всегда читал мне их в переводе на английский.
Учась на четвертом курсе ЛАОК, Карлос переехал в доходный дом на Адамс-авеню, который принадлежал маленькой жилистой женщине по имени Джонни, жившей на первом этаже. Она сама готовила и обслуживала своих постояльцев, к которым испытывала материнские чувства. Это была дружелюбная женщина, которая, однако, придерживалась строгих правил. Большинство постояльцев вынуждены были терпеть ее запрет 'никаких девушек', но Карлос не обращал на это внимания. Он заставлял меня украдкой пробираться в его квартиру под покровом темноты и оставаться там на всю ночь. По утрам, сняв туфли и надев его носки, чтобы производить как можно меньше шума, я выбиралась из дома, а Карлос следил за мной из окна.
Он писал рассказы на тему коротких романтических встреч и психологии взаимоотношений между мужчиной и женщиной, но никогда не давал мне их читать, постоянно держа свой блокнот при себе. Преподаватель ЛАОК Верной Кинг поощрял его литературные опыты, и Карлос старался вовсю. Особенно много он писал стихов, причем одно из его стихотворений заняло первое место на поэтическом конкурсе, который спонсировала коллежская газета. Она же и напечатала это стихотворение на своих страницах, поставив имя автора Карлос Кастанеда.
В декабре 1958 года Карлос решил снять домик на Чероки-авеню в Голливуде. В то время я продолжала жить в доме своей тетушки Ведьмы на 8-й Западной улице. Она очень внимательно следила за мной, приставая с расспросами каждый раз, когда меня не было в том месте, где я должна была находиться. Тетушка не одобряла моих встреч с Карлосом, поскольку он был иностранец и она ничего о нем не знала. Я проводила с Карлосом большую часть времени, хотя он всегда был очень занят ваянием или литературой. Однажды он изготовил рождественские открытки с песочными часами, но я потеряла ту, которую он мне
