почувствовал зверский голод, но, естественно, никто и не думал меня кормить.
Тут-то я и решил изменить стратегию: если моим родителям нравится, когда я ем, тогда буду есть. — Мама, есть хочу, так хочу…
— Есть? Но ведь до половины седьмого еще целый час!
— А я так проголодался…
— Потерпи немножко, скоро отец придет из магазина.
— Но я хотел бы сейчас что-нибудь проглотить! — И я не врал, потому что действительно испытывал голод.
— Перестань ныть. Скоро сядем за стол. Клаус придет к половине седьмого.
— Не хочу «скоро»! Дай сейчас!
И я снова получил две оплеухи, на сей раз от матери. Когда же пришел отец, то досталось по затылку и от него. Нет, я решительно, не понимал взрослых. Получалось так: если я не чувствовал голод, то должен был есть, а когда у меня от голода подводило желудок, есть мне не давали.
Что же делать? Долго я размышлял над этой проблемой, и вот в один прекрасный день решение пришло само собой. Едва мать начинала накрывать на стол, я собирал все свои игрушки, усаживался на свое место, поджидал остальных, а с их появлением громко объявлял:
— Я так проголодался!
Чаще всего это не соответствовало действительности. Но отец и мать, я это видел, были довольны.
— Чудесно, Петер, приятного тебе аппетита. Что тебе положить?
Немало было вечеров, когда меня после ужина рвало, поскольку я переедал. Но я утешал себя тем, что такое развитие событий приведет меня в конце концов к желаемому эффекту.
«Что, наш зайчик опять проголодался?» Зайчик! Для них я был зайчиком, который должен делать то, что они хотят. Независимо от моих желаний. В противном случае — порка. И я хорошо усвоил этот их принцип.
Бывали, конечно, и исключения из правила, но в целом этот принцип срабатывал безупречно. Настолько безупречно, что, когда мне исполнилось 15, а затем 16 лет, в половине седьмого я неизменно сидел за столом. Однокашники нередко подсмеивались надо мной и уговаривали:
— Останься. Жареной картошкой и здесь можно перекусить.
— Нет, я должен пойти домой. Но я сразу же вернусь.
В пивной в Ронсдорфе события развивались стремительно. Группа собралась в полном составе.
— Оставим черномазым наши визитки на память, — злорадствовал Вернер.
Всей группой мы направились в Фовинкель. Около полуночи остановились у длинного деревянного барака.
— Черт возьми, окна не занавешены. Значит, никого нет дома. — В голосе Вернера звучало разочарование.
Винтерфельд до сих пор молчал. Так же молча он подошел к багажнику машины, достал бутылки, запасную канистру.
— Ну-ка, держи! — Он начал наполнять бутылки бензином. — Каждому по бутылке! — приказал Винтерфельд. — Я поджигаю, выбирайте окно и швыряйте в него эту штуковину. Ясно?
Винтерфельд чиркнул своей зажигалкой — и сразу же десять бутылок, наполненных бензином, полетели с зажженными фитилями в окна барака. Один я продолжал держать свою бутылку в руке. Все уставились на меня, а Клаус прорычал:
— Бросай же! Или струсил?
Винтерфельд взглянул на часы, как-то безучастно сказал:
— Через три минуты здесь появится пожарная команда. Хочешь ей помочь?
Но я все еще раздумывал.
— Поглядите-ка на этого подонка! — выпалил Франк. — При первой же боевой проверке спасовал!
И тут я бросил свою бутылку, но придал ей такое направление, что она упала у самой стены.
— Пустой номер, — буркнул Франк.
Не включая фар, мы рванули по той же дороге назад. За спиной поднималось огненное зарево.
— Эх ты, слабак, — подначивал меня Франк. — С десяти метров не можешь попасть в окно.
Винтерфельд при этом улыбнулся.
Когда у пивной я вышел из машины, он сухо бросил:
— Сделаем небольшой перерыв. Учись прилежно, чтобы стать настоящим командиром взвода. Мы сами дадим о себе знать…
Выпив в тот вечер полбутылки водки, я все же не мог уснуть. Перед глазами снова и снова возникали сполохи взрывов, я слышал, как бутылки разбивают оконные стекла, и представлял себе людей, оказавшихся в море огня и мечущихся в поисках выхода. Мне рисовались пожарники, выносящие обгоревшие трупы. Да, я не бросил свою бутылку в окно, но разве это оправдывает меня?
Вот так безобидный солдатский союз, вот так хорошие ребята…
Кого судьба обрекла быть в ту ночь в бараке? Надеюсь, они спаслись. Трудно представить, что там творилось. А может быть, барак был безлюден? Скорее всего. Иначе эти свиньи не осмелились бы бросать свои зажигалки.
Утром по радио передали информацию: двое вьетнамцев погибли в огне в результате поджога общежития в Фовинкеле.
Я подал рапорт о болезни. У меня действительно была повышенная температура. Неделю я провалялся в лазарете. Все и вся опостылели мне. Солдатский союз, Петра, Йорг, Винтерфельд, мои родители, я сам. Я ничего не ел, пил только чай. Больше ничего не хотелось. При воспоминании о летящих бутылках с бензином мое тело начинала бить лихорадка, я пытался представить лица сгоревших, которых никогда не видел. Санработники не знали, что со мной делать, они считали, что у меня нервный шок, и были откровенно рады, когда, провалявшись неделю, я встал и заявил, что хочу вернуться в роту.
— Сапер Крайес!
— Я, господин капитан!
— Ко мне! Быстро!
Я рванул к Радайну, от которого меня отделяли метров тридцать.
— Сапер Крайес по вашему приказанию явился!
— Хорошо. Повторите задание на следующее занятие.
— Слушаюсь! Я беру с собою 200-граммовую шашку тринитротолуола, запал, шнур и спички, выдвигаюсь к объекту и…
— Достаточно. Не надо о том, куда вы выдвигаетесь. Как вы подожжете шнур?
— Ах, шнур… — Внутренне я напрягся. В руках почувствовал дрожь, поскольку мне опять вспомнился барак в Фовинкеле. — Я беру в левую руку большим и указательным пальцем спичку и прикладываю ее к сердцевине шнура. Затем резко провожу головку спички по покрытой серой поверхности коробки, температура вспышки вызывает зажигание черного пороха в шнуре, что приводит затем к взрыву шашки. За это время я занимаю место в укрытии… — Все вызубренное теоретически я, кажется, повторил без единой ошибки.
— Проверим на практике, — сказал капитан. — Начинайте!
Я старался действовать по всем правилам, но руки мои дрожали. Все же удалось осторожно протолкнуть шнур в зажим взрывателя, уложить взрывпакет в подготовленное углубление. С третьей попытки мне удалось поджечь шнур.
Тут-то все и произошло: видимо, от волнения я уронил коробку спичек. Попытался ее поднять, но услышал голос капитана:
— В укрытие!
— Надо забрать коробку, — строптиво ответил я. Рывком высвободился из его рук, удерживавших меня, схватил коробку, бросился за земляной вал и упал на землю. В этот момент раздался оглушительный взрыв.
