сказать, между соседскими ребятишками. Нам необходим своего рода корреспондент в казарме, который все подмечал бы и время от времени писал донесения. Надеюсь, с бумагой ты научился обращаться?
— Эй! Что это вы застряли в душевой? — раздался голос по ту сторону двери. — Не ласкаете ли друг друга? Знаете, что делают с такими подонками?
Судя по всему, подобные шутки были известны Йоргу давно. Мы вернулись к Винтерфельду и компании.
— С сапером Крайесом, — сказал Йорг, — мы провели короткое секретное совещание. Мне хотелось бы рекомендовать его в качестве нашего корреспондента в казарме вместо выбывшего из строя камерада. Я знаю Крайеса еще по гражданке, а сам он выразил согласие. Он настоящий товарищ, и голова у него не гудит от пустоты.
Винтерфельд кивнул:
— О'кэй, Крайес. Я знаю, что вы вскоре отправитесь на курсы офицеров. Прекрасно. Вырисовывается перспектива, что со временем вы сможете стать моим заместителем. У всех других, причем у каждого по- своему, чего-то не хватает для такой перспективы. Ну а теперь покончим с обращением на «вы». Меня зовут Лутц. Ты — Петер… — Он протянул мне руку. — Но запомни, всюду «ты», кроме казармы, где я для тебя — только лейтенант Винтерфельд.
Пришлось пожать протянутую руку. И тут же блеснули вспышки блица: оказывается, нас фотографировали. Это еще зачем?
— Подожди-ка, старина!
Йорг остановился, оглянулся.
— Ты уже домой?
— Точно.
— Останься. На кружку пива. У меня к тебе пара вопросов…
Я обязательно должен был получить на них ответ. К счастью, он согласился.
— О'кэй, уговорил. Кружка пива не повредит. Давай выкладывай, что у тебя там?..
Непросто было подобрать слова, ведь я ощущал жгучую потребность спросить Йорга о том, какие пути-дороги привели его к неонацистам. Мы росли рядом друг с другом. Как же я мог просмотреть?
— Видишь ли, Йорг, мы знакомы не первый год. Не так ли?
— Твоя правда, — кивнул он.
— Хочу спросить тебя, как ты оказался в этой солдатской организации? Мне кажется, как старый твой друг я могу позволить себе такой вопрос. Не скрою, мне это интересно.
— Интересно? Хочешь побольше узнать о наших целях, ведь отныне ты пришит к нам крепкой ниткой. Что ж, как говорят, аппетит приходит во время еды.
Я не возражал, потому что почувствовал, что Йорг заводится. А мне только этого и надо было.
— Угадал точно. Меня раздирает любопытство, — подстегнул я его.
— Многого ты не знаешь. Когда это случилось, ты еще ходил в гимназию.
— Разве дело только в том, что наши пути тогда разошлись?
— Конечно, нет. Но если бы не гимназия, быть может, и с тобой случилось бы нечто подобное. Ладно, оставим. Лучше расскажу… — Йорг поставил свой стакан на круглую картонную подставку. — Все началось, если не ошибаюсь, в седьмом классе. Подошла очередь темы о сопротивлении и повиновении в условиях «третьего рейха». Теперь я и не помню, как это точно формулировалось. Поначалу все было понятно. Безработица, приход Гитлера к власти. Но потом начались осложнения, вернее, восторжествовали крайности. Наш очкарик-преподаватель вовсю расхваливал социал-демократов и коммунистов, а всех остальных относил к разряду подлецов, которые шли за Гитлером. Этому молокососу было около тридцати лет. Как-то я набрался храбрости и спросил, на каком основании он делает такие выводы? Он что, лично участвовал в событиях? Оказалось, не участвовал, но так ему в свое время объясняли в школе… Вернувшись домой после уроков, я рассказал обо всем отцу. Естественно, старик очень удавился. «Вот тебе на! — сказал он. — Я не был членом ни социал-демократической, ни коммунистической партии, так что же, я — предатель? Предатель только потому, что состоял в партии национал-социалистов? А разве мало мы сделали справедливого, разумного? Почему вам в школе вдалбливают подобный бред?» Мне пришлось самому решать, кто меня обманывает: отец или учитель? Через год тема в школьной программе повторилась. «Да они в своем уме? — подумалось мне тогда. — Зачем терзать наши души?» Какое-то время я слушал, но потом прервал нашего краснобая и спросил, он что, намерен довести нас до белого каления? Ведь мы знаем и кое-что другое о «третьем рейхе». Учитель вспыхнул как девица, оставил мой вопрос без ответа. А в девятом классе он опять принялся за старое, но в этот раз я потребовал, чтобы он немедленно заткнулся. Тех двух случае? для меня было достаточно, тем более что каждый раз многие наши сограждане характеризовались как преступники, в том числе и мой отец. Этакие живоглоты. У меня с отцом состоялся новый разговор, и я тогда понял, что в школе нас обрабатывали в духе пропаганды союзников и что коммунисты и социал-демократы проталкивали свою версию истории. Тебе никогда до сих пор не приходило это на ум?
— Не знаю, — промямлил я. — А как ты попал во взвод Винтерфельда? До этого, видимо, успел оказать немало услуг подобным людям?
— Видишь ли, мы не испытываем недостатка в информации, — ответил Йорг. — Неужели ты думаешь, что в бундесвер я пришел без наших явок?
— Явки? У кого? И что это за информация? — Я понимал, что Йорг пока рассказал мне далеко не все.
— Ты действительно настолько туп или прикидываешься? Мы называем явками тех людей в бундесвере, которые симпатизируют нам или входят в союз. Впрочем, с какой стати ты меня расспрашиваешь?
— Просто интересно…
— Ах, интересуешься… — Йорг одним глотком допил пиво. — А меня интересует, успею ли я еще на поезд. Будь! — Йорг схватил сумку и исчез.
В мозгу у меня сверлило: зачем им винтовки, которые мы стащили? По словам Йорга, американцы их получат назад, но в другом виде. В другом виде — что это значит?
Но ведь есть такое простое объяснение! Взрывается, предположим, граната, и от ее прежней формы ничего не остается. Неужели эти парни так далеко зашли в своик планах? Не верю… Ведь подобные действия могут привести к жертвам. Нет, нет, на такое они не решатся. Об этом позаботится и Винтерфельд. Лейтенант разумный человек…
Прочь, унылые мысли! Лучше взять еще пива и спокойно прочитать наконец письмо Петры, которое я протаскал в кармане целую вечность.
Дорогой Петер,
я пишу все еще «дорогой Петер», хотя уверена: то, что я тебе изложу, на твой взгляд, не будет соответствовать форме моего обращения. Возможно, у тебя уже после этих первых строк возникли подобные мысли. Не исключено.
Внутренний голос подсказывает мне, что какое-то время мы не должны встречаться. Как долго? Не знаю. По крайней мере, думаю, не менее года. Впрочем, и знакомство наше тоже не продолжается и года. Помнишь февраль, канун великого поста? Ты тогда скорчил до удивления комическую гримасу, когда я спросила, не хотел ли бы ты прогуляться со мной. Но мне не пришлось долго ждать твоей реакции: «А потом, фрейлейн». Ну а сегодня я пишу тебе: то, что было между нами, кончено. Мы были близки только два месяца, потом тебя призвали, и вот почти полгода мы живем «субботней» жизнью. В дни увольнений ты, возбужденный, взвинченный до предела, являешься ко мне, мысли твои не идут дальше постели, а затем отправляешься в пивную. Когда же я противлюсь, ты повторяешь одно и то же: «Кто такой Петер? Гость конца недели. Чего с ним считаться?..» Если бы ты, мой дорогой, умел понять и почувствовать, как я старалась уловить твое настроение! Но ты ничего не замечал.
А сколько раз бывало так, что мне хотелось пойти с тобой к Кристи, когда ты приходил ко мне, и начинался скандал! Отчего ты не понимаешь, что общение с людьми мне тоже необходимо? Правда, на эту тему мы с тобой ни разу не говорили. Мое упущение. Последняя наша встреча подвела меня к выводу: так
