шаньюй хуннской земли не осмеливался выказывать такое пренебрежение к главам родов. Не сразу пришли они в себя, не сразу осознали, что кричать, шуметь не имеет никакого смысла…
Вот так закончился этот Совет. Простые нукеры и разные зеваки с удивлением наблюдали княжеский разъезд. Никто на этот раз не ехал в гости к другому, никто никого не провожал — прямо от шаньюевой юрты мрачные главы родов со своими телохранителями врозь сыпанули вдоль ставки бешеную дробь копыт и пропали в степи…
И снова кочевья заговорили о молодом шаньюе. Наш-то опять-де показал себя… Слаб Модэ… Нерешителен…
Трусом был, трусом и остался… Разговоры, словом, были обычные, и голоса эти — сожалеющие, осуждающие, насмешливые и язвительно-злые — сливались в единый хор всеобщего недовольства.
Но вот прошло некоторое время, улеглись первоначальные страсти, и тогда даже в самые горячие головы стало закрадываться сомнение: так ли уж слаб и нерешителен человек, который, упорно не считаясь с мнением Совета князей, каждый раз поступает по-своему?
Да, поступки Модэ, если хорошенько подумать, оказывались непонятными, а все непонятное вызывает любопытство и тревогу, непонятное — таит в себе притягательную силу. В кочевьях опять начались волнения и колебания. Спорили до хрипоты: к чему стремится молодой шаньюй (волчонком его уже не называли), что задумал?..
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
Легенды возникают вновь,
Рождая новые слова,
А там, где не хватает слов,
Растет надгробная трава…
Что еще? Разве то, что, залиты
Этой пенистой талой водой,
Оседают надгробные плиты
По ночам под зеленой звездой…
Вернул Олега к действительности лязг засова. Словно кусок Долгой стены по воле императора Цинь Шихуан-ди воздвигся вдруг перед глазами и заслонил Великую степь. Олег заморгал, протер глаза и увидел в мутном проеме двери Хомутова, серьезного, со взъерошенными усами, а за ним — вчерашнего дежурного по отделению.
— Вот он, ваш гладиатор, — молодой лейтенант засмеялся. — Почти в полной сохранности. Можете получить.
— Значит, у вас к нему нет никаких претензий? — Хомутов озабоченно оглядел Олега.
— Абсолютно никаких! — весело отвечал дежурный. — А тех хулиганов мы постараемся выявить и наказать. Безобразие какое — избить известного нашего поэта!
— Если бы только избили! — Олег с тоской во взоре посмотрел на дежурного. — А то ведь моральная травма какая…
Дежурный не понял его.
— Э-э, вам ли обижаться! — Лейтенант повернулся к Хомутову. — По словам Евлахова, товарищ поэт крепко постоял за себя!
— Это какого же Евлахова? — Олег потрогал свой распухший нос. — А, Харитоныча! Кстати, где он?
— В лагере, — Хомутов хмыкнул, покрутил головой. — Явился среди ночи на мотоцикле, в сопровождении милиционера. Поднял жуткий крик, переполошил всех, Ларису до слез довел…
— Как до слез? — вздрогнул Олег. — Что с ней?
— Он так рассказывал, что не понять было: то ли тебя убили, то ли ты убил кого-то и сидишь под арестом. Страшное дело!.. Лариса, понятно, в слезы… Водой отливали.
Лейтенант, осторожно взяв Олега за локоть, проводил до выхода.
— А не сделать ли примочки? — спохватился он вдруг. — Тут аптечка есть. А то видок того…
— Пройдет и так, — Олег энергично махнул рукой, охнул и скривился. — Связки, кажется, потянул немного.
— Может, выступили бы как-нибудь у нас, стихи почитали? — лейтенант дружелюбно и просяще глядел на него. — Мы бы весь наш коллектив собрали.
— Хватит, выступил уже. — Олег оглядел себя, застегнул ворот, отряхнул брюки. — Действительно, видок…
— Товарищ Хомутов, не подбросить ли вас до места? — дежурному, видимо, очень хотелось чем-то помочь. — Транспорт найдем.
— Не стоит беспокоиться, мы уж сами как-нибудь, — и Хомутов, приподняв шляпу, стал прощаться.
Должно быть, идя по улице, они представляли собой забавное зрелище. Впереди вышагивал Хомутов, этакий благообразный и строгий папаша, ведущий на взбучку свое набедокурившее дитя. „Дитя“ же виновато плелось за ним, отстав на пару шагов, и одного взгляда было достаточно, чтобы приблизительно догадаться, чем оно занималось вчера и где провело минувшую ночь.
— Вот они, самовольные-то отлучки, — ворчал Хомутов. — Полевая, экспедиционная жизнь имеет свои особенности. Партизанщины в ней быть не должно.
— Да, да, — послушно соглашался Олег. — Не должно…
— Что ж, я вынужден поставить на вид, — Хомутов вздохнул. — М-да… хотел сделать тебе небольшой подарок, но теперь… Не знаю, не знаю.
— Догадываюсь — вы приготовили мне упитанного тельца, а?
— Телец не телец, но барашек-то уж точно, — Хомутов вынул из внутреннего кармана пиджака картонную коробочку. В ней лежала аккуратно переложенная ватой маленькая темно-красная косточка.
— Вот… — Хомутов поднял глаза и невольно вздрогнул: лицо Олега было совершенно белым, а в глазах, дико вытаращенных на Хомутова, светилось черт знает что — восторг и ужас одновременно. Раза два Олег открыл рот, пытаясь что-то сказать, но из горла его вырывался лишь странный всхлип.
— Прокопий Павлович! — прохрипел он наконец, приплясывая от возбуждения. — В раскопе ведь, да? В раскопе? Сколько… ради бога, сколько их было?
— Не понимаю… — Хомутов оглянулся, словно хотел найти кого-нибудь, чтобы поделиться с ним своим изумлением, потом растерянно пожал плечами. — Ну, коль хочешь знать, три их было, три…
— Прокопий Павлович! — Олег подпрыгнул, нелепо взмахнул руками. — Вы понимаете… Нет, вы понимаете, что это такое?!
Хомутов приблизил коробочку к глазам, осмотрел подозрительно и, ничего особенного не обнаружив, пробормотал:
— Баранья бабка… кость для игры у скотоводческих народов… Научное название — астрагал…
— Магический кристалл! — взвыл Олег, схватил вдруг Хомутова в охапку и на глазах у пораженных прохожих расцеловал его в обе щеки.
— Грабительский лаз… — Хомутов смущенно закряхтел, буквально выкарабкиваясь из объятий Олега. — Да… Совершенно случайно… Две для коллекции… одну тебе…
